Итак, чего я лично от стихов хочу? Зачем я их читаю? (Я сейчас сугубо о себе, грешном)?
Читаю в поисках реликтовых переживаний. Не новых, а реликтовых. Исходящих из прошлого, но запечатлённых, не знаю, в извилине морского конька, может, где хранятся запахи и вкусы детства.
Почему я люблю стихи Александра Кабанова, например? Потому что они непременно поднимают пласт этой памяти - я всё это когда-то видел, вдыхал эти запахи, слышал эти звуки, и образы эти мне чрезвычайно близки. Не чужды, как минимум. Мы даже так играли в раннем детстве: "на що схоже?" Это некоторое умозрительное возвращение на Итаку - ну, лично для меня.
Ирина Евса - да.
Некоторые другие авторы - живые и уже нет - Рыжий, Новиков - не во всех стихах, может быть, но так, чтобы во всех, и не бывает - я не всех перечисляю, поскольку нет такой задачи - взять тут всех и перечислить. Есть поэты, которых вызвало такой эффект одно стихотворение. Одно-единственное. Но этого хватило, чтобы я ждал следующих.
И Дмитрий Мельников - то же самое. Особенно Мельников - уж не знаю, как он этого так добивается, но каждое второе минимум. При том, что поэты эти совсем не похожи. Вернее, ничем не похожи, кроме, может быть, алфавита. Все о другом, и все по-другому, а результат сравнимый.
Поэтому, когда я вижу какой-нибудь современный псевдоавангард, писанный каким-нибудь картавым житомирским совковым старцем из Америки-мамы, (которому не хуй делать просто, но он, когда приезжает, заносит в редакции, делает приятное редакторам, и его чесночная прединсультная галиматься кочует из одного маасковского журнала в другой) это разозлить меня может, и антиперистальтику вызвать - тоже может, но никакого удовольствия мне это не доставит. Потому что я обыкновенный человек из советской провинции, хоть и с аномально хорошей памятью - из глубокой украинской провинции, потом, хоть и из столицы, но не "нашей родины", а Азербайджана. И я ненавижу совковый модернизм во всех формах - от архитектуры до дизайна чайных ложек. В доме моей прабабки самый новый предмет был немецкая трофейная радиола. И там обсуждали царя Давида, словно он в прошлом году умер. В нашем бакинском доме - телевизор был новый. А стирали на стиральной доске - машинку купили при Андропове.
И весь упомянутый пласт - маасковские барды, кухонные читатели нового мира, зажиточные совковые образованцы, выделявшие слюну на любую тряпку, подписанную латиницей, словом, весь агар-агар, на котором взошли рубинштейны и айзенберги, со всеми предметами их трудов - это чужое раз, врЕменное два, и вредное - три. Это выбивается из реки жизни - всплывает. Для меня, повторюсь.
Когда шепелявит под Бродского, натужно хохмит и передирает классические образцы вся эта бесконечная толстожурнальная Одесса, я не дочитываю ничего - даже самое короткое не дочитаю, хоть ты меня озолоти.
Когда аккуратно рифмующие сорок+ летние бабёшечки выкладывают, пополам с правильно ретушированными фоточками, свою школьную хуергу, публика непременно рукоплещет - публика прикормлена фоточками, и расценивает их, как объявление о готовности спариваться - да и публика эта ликующая состоит ровно из таких же бабёшечек, да и мужичков таких же, и реагирует исключительно на аккуратность текста, то есть рифма "хуй - нога" их отвратить может, а вот "рука - нога" - не отвратит (поймите меня правильно, я это не к тому, что у рифмы есть какая-то особая важность).
Когда усатые (я не знаю почему усы для них так много значат, видимо, это мода от Ирины Бенционовны) карликовые критикессы пишут однообразные телеги, о том, какие стихи хороши, а какие нет, хочется наловить тараканов в банку и высыпать им на голову.
И, опять-таки это всё только мои желания. Никому не навязываю.
Вообще бабёшечки эти - норма. Они были всегда. Впрочем, когда такие бабёшечки выслуживаются до литначальства (они часто туда стремятся, точнее - всегда, это их единственная цель) - они с перхотливым доживающим совком уж точно ладят и заключают союзы.
Потому что всё это - поэзия одноклеточных, поэзия малого духовного и душевного труда, поэзия чернилами, а не кровью.
