Одинаково забавно выглядят сейчас и те, кто с гомеостатической монотонностью рассказывают про то, какой прекрасный был митинг, как им «все понравилось», какие хорошие люди туда пришли. Обычно все это сопровождается карточками промокших грустных мужчин и женщин, а сами посты пишутся уже из теплых квартир и ресторанов, где печаль покидает сердца, а чресла наполняются алкогольной негой.
Забавны и те, кто рутинно, одинаково и по заданию рассказывает про «незаполненную площадь», про «тусовочку», про «митинг-концерт». Мне особо приятно наблюдать, как такое прорывается в эпигонских эфирах в студиях, даже внешне схожих с оригиналом 2012 года. Повторение, – друзья, – оно конечно – мать учения. Но всем нам – и одним, и вторым – пора бы уже изобретать что-то новое. Свое. И уж точно не получится сейчас хайпануть на засирании протеста, можно только грустно обосраться самому.
Так что же не так? Как же быть всем?
Очевидно, что с массовыми акциями у нас что-то не выходит. 16-летняя девочка призывает мир выйти на улицы в защиту гагар и морских леопардов и площади великих столиц тут же наполняются сотнями (без преувеличения) тысяч людей. Все они хотят оказаться там плечом к плечу против одного врага – мирового ли глобализма, капитализма, нечутких стариканов или просто масштабных климатических процессов, происходящих на Земле с определенной периодичностью.
Но Москве насрать на потепление. Ни один человек не поддержал Грету. Всем вот вообще пофигу. Но может «свои» проблемы ближе? Хотя поезжайте в тундру, вспомните пожары 2010 года или нынешнее холодное лето и поймете, что это и есть ваши настоящие проблемы и беды. И тем не менее – вот наши заключенные. И такая печаль.
Видимо так называемый «санкционированный протест» все же не видится больше протестом. Никого не завлечет кричащая со сцены «Долой» женщина или постаревший на таких же открытых городских концертах гитарист. Но и открытого противостояния с властью, противостояния вооруженного людям в общем, как мы видим, не хочется. Собственно вся нелепость этих летних задержаний именно в том, что народ вел себя с полицией нежнее, чем на пасху.
Никто не хочет воевать. Никто не хочет врать. Никто не хочет попусту тратить время.
Особенно в ситуации, когда рецепт давления на власть получен.
Россия в нынешнем своем состоянии – страна глаголоцентричная. Ее кумиры те, кто могут в простой яркой форме донести до всех вокруг очевидные вещи: воруют одни, а сажают других. Работают одни, а отдыхают другие. Гадят одни, а убирают другие.
Слово – вот единственный ключ к переменам. Слово сказанное. И слово напечатанное. Произнесенное уместно, не надрывно, не под визг. Но настойчиво и тихо, чтоб разнеслось.
Ты можешь хоть три часа скакать на промокшей сцене, но слова твоего никто не услышит, хоть перед сценой и будут сотни пар промерзших ушей.
Слово должно стать защитой. Одно слово Толстого было громче всех речей на конспиративных квартирах. Ярче взрывов. Мощнее революций.
Слово свободно так, что способно дойти до любого, в том числе и до того, кто способен освободить Ивана Голунова или Алексея Меняйло.
Слово свободно так, что способно принести саму свободу.
Слово способно объединить священников и артистов, журналистов и врачей. Все они, объединившись словом, и стали той площадью, над которой не посмеешься. На которую не натравишь издевательский коптер. Которую нельзя не заметить.
Слово, написанное на плакате одиночного пикета, к которому стоит круглосуточная очередь. Вот она нынешняя Россия, которую нельзя не услышать.
Слово одного, превратившееся в слова многих.
Поэтому пишите. Пишите и говорите. Объединяйтесь за и против. Спорьте слово за слово. Смейтесь слово за слово. Горячитесь. Бейтесь. Но никогда не судите за слова. Судить можно только по делам.
