Не про литтелгейт, хотя как сказать.
"Благоволительницы", написанные американцем Джонатаном Литтеллом в России на французском языке — часть одной локальной, но очень показательной традиции во послевоенной литературе Франции. Державы-победительницы во Второй мировой войне. Или страны, к которой намертво прилепилось bon mot, приписываемое то ли Кейтелю, то ли Йодлю — в любом случае на подписании капитуляции в мае сорок пятого: "А эти что, тоже нас победили?" Тут уж кому что.
Традиция "рейх — c'est moi" во французской словесности отмечена как минимум двумя примечательными романами. Первый — повествование от лица коменданта концлагеря "Смерть — мое ремесло" Робера Мерля (совсем по горячим следам, 1952 год). Второй — "Пляска Чингиз-Хайма", где Ромен Гари подсаживает еврея в разум "хауптюденфрессера" Шатца. Эта книга вышла в 1967-м — в год рождения Литтелла. Наверняка есть и другие произведения в жанре "жесви нацист" — они, как мы помним, называют его лё нацист; не крупняком же единым — но для психотерапевтического профайла послевоенной Франции сгодились бы и эти два.
При этом упомянутые авторы данного жесви — в отличие от массы соотечественников — люди вполне боевые, военные. За Мерлем — Дюнкерк, за Гари — ВВС "Свободной Франции". За международным активистом Литтеллом, отметим, тоже имеются миссии, вполне внятные не только по декларированной гуманитарной составляющей: Чечня, Босния и Герцеговина, Африка, Афган.
Но, в отличие от собственно французских предшественников, Литтелл добровольно присоединился к данной традиции психотерапевтической послевоенной словесности. И — то ли в силу взятой дистанции, то ли по объемам труда, то ли из-за художественных достоинств "Благоволительниц" — сделал дальнейшее ее существование невозможным. И — что более важным — окончательно неприличным.
За что ему, Литтеллу — отдельное и огромное спасибо. И, разумеется, полная поддержка его устремлениям увидеть "Благоволительниц" на русском без купюр. В окончательном, броневом варианте. Наблюдать, как нация в лице лучших своих писателей корчится на письме, пытаясь изобразить себя то ли собственным насильником, то ли чересчур опытным верхним — было тем еще удовольствием, от которого по размышлении зрелом стошнило бы и Максимиллиана Ауэ. Человека привычного, но в целом нежного.
Впрочем, о приличиях в сюжете "Франция — победитель Рейха" и его многочисленных метастазах в мирную жизнь вообще лучше не говорить.
