Естественно, что в ходе революции и смены общественного строя неизбежны были изменения в укладе и программах школы, но мало кто ожидал, что целью реформы станет отход от сложившейся к концу 20-х гг. ХХ в. модели единой общеобразовательной школы, которая, в принципе, хорошо выполняла свои функции и была институтом, консолидирующим общество. Эта модель в ХХ в. была эффективно адаптирована в разных политических и социальных условиях и вполне могла бы работать в «рыночной» России с косметическими изменениями. Зачем надо было ломать школу?
Министр образования В.М. Филиппов объяснил: «Изменившееся российское общество требует адекватных изменений и от системы образования — нельзя консервировать то, что когда-то было лучшим в мире». Это не убеждает. Что в «изменившемся российском обществе» несовместимо с «лучшим в мире» образованием?
Видный математик и деятель математического образования, профессор МГУ и член исполкома Международной комиссии по математическому образованию И.Ф. Шарыгин писал: «Руководители российского образования, а они все сплошь реформаторы, не только не отвечают на такие важнейшие вопросы, как: „Почему надо реформировать образование? Каковы цели этого реформирования?“ Они даже не ставят этих вопросов. Ни в одном документе, от них исходящем, не сформулированы четко цели образования вообще. Непонятно даже, что такое реформа образования».
В «Независимой газете» И.Ф. Шарыгин так писал об аргументации реформаторов: «Утверждение, что система российского образования, как и все прочее, оставшееся от советской власти, нуждается в серьезном реформировании, объявляется сегодня аксиомой, а аксиомы, как известно, не доказываются. Вот наши руководители и их советники и не утруждают себя доказательствами. „Вы, конечно, понимаете, что наше среднее и иное образование необходимо реформировать“, — говорят нам. И мы смущенно бормочем: „Да, конечно, понимаем, но…“».
Идеологи этой реформы не отвечали на простые и ясные вопросы или изъяснялись метафорами и абстрактными понятиями так, что это поражало даже после того, чего мы наслышались в 1991 г.
Преподаватель литературы С. Волков пишет: «Что поразило меня на коллективных обсуждениях проблемы? То, что сами разработчики нынешнего варианта ЕГЭ прекрасно понимают многие из перечисленных его минусов и сами признаются, что считают наилучшей формой экзамена по литературе сочинение. Зачем же они тогда всё это делают? Зачем участвуют в работе, которая может повлечь за собой разрушение многих основ существования предмета в школе?
Ответ на этот вопрос ещё более поразителен: если не ввести литературу в формат ЕГЭ, тогда этот предмет будет из школы выдавлен. „Вы не понимаете! — много раз слышал я слова. — Там, наверху (указательный палец вонзается в потолок), нам дали понять (вариант: прямо сказали), что литература неудобна сейчас: единых критериев оценки работ не выработано, субъективизма во всём выше крыши, да и идеологически русская классика несовременна. Где, например, положительный образ предпринимателя? Мы стоим перед реальной угрозой вытеснения литературы из школы. Войти в ЕГЭ — последний шанс выжить. В неудобной позе, „на аршине пространства“, но выжить“.
Итак, вот, оказывается, в чём корень вопроса. Вот какие ставки в этой игре. Тогда было бы желательно знать, кто лично возьмёт на себя ответственность… за запрет литературы в школе?.. А если никто и не собирается такую ответственность на себя брать? Если всё это миф… ? Если все эти намёки так, на всякий случай — вдруг сами, первые, без приказа поддадимся и суетливо начнём всё ломать собственными руками? И ведь начали ломать!»
Будучи министром образования РФ, В.М. Филиппов привел такой аргумент: «Кто-то очень метко заметил: „В США есть цивилизация, но нет истинной, древней культуры. В России — богатая культура, но нет цивилизации“. Наша задача — сохранить российскую культуру и создать цивилизованное общество».