Может показаться странным, но натурализация культуры, особенно производства, сопровождалась во время перестройки вытеснением понятий, которые обозначают природные явления. Они представлялись рукотворными благами и включались в категории, определяемые ценой, а не ценностью. Это сыграло большую роль в реформе, поскольку замена понятий на время деформировала мировоззрение.
Вот пример. Раньше у нас четко разделялись понятия производство и добыча. В производстве человек создает новое, частицу мира культуры. При добыче человек изымает из природы то, что она создала без усилий его рук и ума. Поэтому говорилось «производство стали», но «добыча нефти». Когда старое мышление было отброшено, стали говорить «производство нефти». Важнейшее мировоззренческое различение было стерто. Инновационный и сырьевой типы экономики стали почти неразличимы. Это был важный сдвиг в общественном сознании.
Но добычей, как охотой или собиранием кореньев, большой народ прокормиться не может. Ему требуется свое производство, чтобы с помощью нефти и машин обрабатывать землю, выращивать культурные растения и их зеленым листом улавливать солнечную энергию, превращая ее в пищу и сырье. Российский ученый С. Подолинский в 1880 г. подсчитал, что устойчивым является такое развитие, при котором затраты одной калории энергии (мускулов или топлива в моторе) вовлекают в оборот 20 калорий солнечной энергии («принцип Подолинского»).
Замени лошадь трактором, и нефть окупится сторицей. Растения Земли, поглощая бесплатную энергию Солнца, за год превращают в глюкозу около 100 млрд т углерода из атмосферы. А нефти человечество добывает в сто раз меньше. На первый взгляд, может показаться, что мировоззрение и экономические теории не играют особой роли в нашей судьбе: примет правительство решение — и покатится Россия по пути инновационного развития. Это неверно. Решение такого масштаба должно быть легитимировано культурой. Если мы не видим разницы между получением денег от производства и от добычи, если одобряем «прибыль сегодня» как высший критерий политики, то призыв к восстановлению производства обществом принят не будет. Инерция в мировоззрении укрепляет инерцию «сырьевого пути».
Приравнивание добычи к производству уже вошло в сознание. Экономисты приняли этот язык и спорят о том, в пользу общества или олигархов отдать «природную ренту». Но прибыль от месторождений нефти нельзя считать рентой, ибо рента — это регулярный доход от возобновляемого источника. Земельная рента создается трудом земледельца, который своими усилиями соединяет плодородие земли с солнечной энергией. По человеческим меркам, это источник неисчерпаемый. С натяжкой природной рентой можно считать доход от рыболовства — если от жадности не подрывать воспроизводство популяции рыбы. Но доход от добычи нефти — не рента, ибо это добыча из невозобновляемого запаса.
Английский экономист А. Маршалл в начале ХХ в. писал, что рента — доход от потока, который истекает из возобновляемого источника. А шахта или нефтяная скважина — вход в склад Природы. Доход от них подобен плате, которую берет страж сокровищницы за то, что впускает туда для изъятия накопленных Природой ценностей. И проблема вовсе не в том, как разделить доход. Нефть для народного хозяйства — это жизнь для народа России. Нефть для мирового рынка — это, после некоторого предела, угасание России.
Вот жестокий факт: для внутреннего потребления в 1985 г. в РСФСР осталось по 2,51 т нефти на душу населения, а в 2005 г. — по 0,72 т на душу. Это в 3,5 раза меньше того, чем располагал житель РСФСР в 1985 г. В 2013 г. осталось по 0,91 т нефти (не учитывая трудовых мигрантов). Это скудный паек энергоносителей для новой индустриализации.
