Об индустрии экспорта рабов из России у нас если и говорят, то как-то стыдливо. Между тем, трудно найти более характерную черту экономического строя киевского периода русской истории, чем продажа собственных соплеменников в азиатские и средиземноморские страны. Процитируем Ключевского:
«Экономическое благосостояние Киевской Руси XI и XII вв. держалось на рабовладении… Уже в Х—XI вв. челядь составляла главную статью русского вывоза на черноморские и волжско-каспийские рынки. Русский купец того времени всюду неизменно являлся с главным своим товаром, с челядью. Восточные писатели Х в. в живой картине рисуют нам русского купца, торгующего челядью на Волге; выгрузившись, он расставлял на волжских базарах, в городах Болгаре или Итиле, свои скамьи, лавки, на которых рассаживал живой товар — рабынь. С тем же товаром являлся он и в Константинополь. Когда греку, обывателю Царьграда, нужно было купить раба, он ехал на рынок, где “русские купцы приходяще челядь продают” — так читаем в одном посмертном чуде Николая-чудотворца, относящемся к половине XI в. Рабовладение было одним из главнейших предметов, на который обращено внимание древнейшего русского законодательства, сколько можно судить о том по Русской Правде: статьи о рабовладении составляют один из самых крупных и обработанных отделов в её составе».
Крещение, вопреки заявлениям ряда православных авторов, нисколько не повлияло на сокращение экспорта рабов. В «Слове блаженного Серапиона о маловерии» (первая половина 1270-х гг.) среди грехов, обычных на Руси, упоминаются и такие: «братью свою ограбляемъ, убиваемъ, въ погань продаемъ».
В позднее средневековье масштабы экспортной работорговли действительно сократились. Повлиял на это перенос демографического, политического и экономического центра страны на север - в результате колонизации современной Центральной России. Из за этого Русь оказалась отрезанной от азиатских и средиземноморских рынков, на которые поступала большая часть рабов. И хотя немецкие купцы все так же приезжали в Новгород и Витебск “девкы купити”, совокупный спрос на рабов в Европе был относительно невелик, так что в Северо-Восточной Руси никогда не возникло работорговой экономики, сопоставимой по масштабам с киевской.
Не следует, впрочем думать, что сократились масштабы рабовладения как такового или что оно стало сколько-нибудь мягче. Раб как был так и оставался собственностью хозяина, над которым он обладал правом жизни и смерти. Скажем, в Двинской грамоте 1397 года, выданной после присоединения края к Москве, ясно сказано: «А кто осподарь огрешится, ударит своего холопа или рабу и случится смерть, в том наместници не судят, ни вины не емлют». Короче говоря, убийство собственного раба или рабыни представляет собой грех с религиозной точки зрения, но не преступление, а потому никак не наказывается. В этом плане трудно усмотреть какой либо прогресс по сравнению с формулировками “Русской Правды”.