Ну и кстати:
КОРОТИЧ: Вы знаете, у меня был такой один бзик – я очень любил Гумилева. А он был запрещен напрочь. Я никогда не мог понять почему, это абсолютный русский империалист, такой же, как Тихонов, как Симонов, то же направление, и почему его надо запрещать? Он даже выгодный был для системы! И вот тут я позвонил Карпову, который был назначен председателем Союза писателей, Герой Советского Союза, но авторитет нулевой. Он мне на это жаловался, и я ему объяснил: ты сделай статью о Гумилеве, как офицер об офицере. И мы напечатали. Это было, в общем, интересно, потому что мы напечатали и книжечку "Библиотечки", и подборку Гумилева. И это было как звонок, потому что вдруг люди увидели, что это, оказывается, можно.
КАШИН: А в ЦК на это как отреагировали?
КОРОТИЧ: Вызвал меня Лигачев и говорят: "Как вы додумались напечатать Гумилева?" А я его из Америки привез пять томов собрания сочинений, незаконно, конечно. Ну, что я ему скажу? Я говорю: "Вот, нравится, большой патриот России, большой человек". И тогда Лигачев подходит к двери, и над дверью у него такая раздвижная полка, он ее раздвигает, вынимает оттуда книгу и говорит: "Вот томик, все, что мог достать Гумилева, перепечатывал и переплел. У нас же в ЦК есть переплетная мастерская". В сафьяновых переплетах. И я задаю ему совершенно дурацкий вопрос: "Слушайте, вы-то с вашей должностью не могли, что ли, дать команду, чтобы его печатали нормально, в типографии?" - "Ой, все не так просто, Виталий", - сказал он. То есть я оказался сильнее, чем он. И он как-то проникся к этому.
КАШИН: Но дружбы у вас при этом не получилось.
КОРОТИЧ: Не полчилось, да. Вокруг Лигачева очень быстро собралась такая русопятая группировка, я терпеть этого не могу. Какие-то люди чуть ли не смазных сапогах сидели у него в приемной, говорили, что тот, кто выступает против Лигачева, выступает против России, это дословные слова Валентина Распутина. А я с этими людьми уже был в плохих отношениях.
