Из этого периода нашей жизни мне бы хотелось отметить лишь несколько бытовых сцен, одним из непосредственных участников которых был я лично и которые характеризуют ситуацию лучше и точнее любых официальных документов. Одним из наиболее ярких эпизодов, навсегда запомнившихся матери и моим старшим сестрам, было неожиданно теплое и внимательное отношение немецких солдат к моей персоне. Наверное, у многих из них в Германии остались дети, и поэтому общение со мной в какой-то мере сглаживало им боль разлуки. Где-то к лету 1942 года активные боевые действия в Харьковской области уже не велись, поэтому «наши» немецкие солдаты занимались обустройством своего жилья и укрытий для боевой техники, а также пробавлялись разнообразными танковыми маневрами и учениями на отремонтированных машинах в окрестностях Александровки.
Так вот на эти самые маневры, наверное, с разрешения командира, они иногда брали и меня, единственного представителя противоборствующей стороны. Правда, их военные секреты я никому не передавал и не продавал, но свои детские удовольствия получал по полной программе — прокатиться на танке, съесть полный солдатский обед из походной кухни, а затем, по возвращении в деревню, еще и получить плитку армейского шоколада — такая жизнь мне настолько понравилась, что каждый свой день я начинал с посещения своих новых друзей. Домашние сначала волновались, а затем привыкли — знали, где меня искать к вечеру, если по каким-то причинам я «задерживался», тем более что покушать у своих «врагов-друзей» мне перепадало всегда, а дома в голодной семье лишний рот всегда в тягость, даже если этот рот и не очень большой. За мной у немецких солдат закрепилась кличка Маленький Ганс, на которую я с удовольствием отзывался, скорее даже, чем на собственное имя Ваня. В два года я уже пытался что-то лопотать по-немецки, а обращение ко мне моих немецких «дружбанов» на чужом языке понимал довольно сносно.
(Иван Киянский)
