В последний раз по via dolorosa уходит вдаль дивизия СС. (Муниципальная милиция Грозного, Дудаев купил старой ГДРовской формы и радуется)
История о моем знакомстве с терроризмом.
В деревне у нас было совсем мало книг. В московской квартире – огромные стеллажи с ними (бабушка работала в издательстве «Наука» корректором), а в деревне – с десяток еле набиралось. В этот десяток входили: «Закон божий», два тома «Крестоносцев» Сенкевича, «Палата номер 6», две книги про садоводство, одна про чай («Чай наш Грузинский») и несколько православных календарей бабушки.
Календари были занимательными, но не хотелось заглядывать далеко вперёд, чтобы портить удовольствие; «крестоносцы» - слишком сложными, «палата» до дыр зачитана, а в «чае» были интересны только картинки.
Приходилось ходить в библиотеку: находилась она в одном здании с фельдшерским пунктом, на другом конце деревни. Если фельдшерский пункт был проходным местом, и за ремонтом там следили, то библиотека была в совершенно жутком состоянии. Книги все отсырели (как и у нас в доме, если честно: кругом болота), пахли старухами и гнилью; потолок протекал; библиотекарша была по совместительству алкоголичкой – кошмар. И чтобы взять несчастных Дюма с Верном, мне приходилось чуть не бежать, потому что работала библиотека всего несколько часов пару раз в неделю.
Библиотека выручала, конечно, но надежды найти в доме ещё книг я не оставлял, поэтому постоянно прочесывал шкафы, антресоли, мастерскую и всякие другие труднодоступные местечки. Когда я подрос, то со стула смог искать уже НА шкафу, под самым потолком. Шарил там руками с опаской: а вдруг пауки или что похуже!
И мне повезло. На одном из шкафов, в пыли, лежали две книги.
Первая – «киргизские народные сказки». Сказки оказались насквозь черными: киргизы постоянно убивали друг друга, причём вероломно; среди персонажей часто появлялись кизяки (натурально, коровьи лепешки! пошёл, допустим, киргиз собирать кизяки, а один из них волшебный и говорящий); и так далее. Кровь и навоз.
Во второй книге тоже была кровь, но совсем другая.
Сейчас я уже не помню, как она называлась, то ли «Терроризм в СССР», то ли просто «Терроризм». Помню только, что текст был отпечатан крупным шрифтом, на хорошей бумаге, и рассказывалось там о том, как Каплан в Ленина стреляла.
Чуткий, я страдал вместе с дедушкой Лениным, ненавидел Каплан и искренне плакал, когда Ильич таки умер. Заканчивалась она почему-то описанием бесконечного василькового поля, от чего мне становилось еще больнее.
