Волна протестов, поднявшаяся в январе, захлебнулась. Долю ответственности за это несет Леонид Волков, установивший контроль над политической линией ФБК когда Навальный оказался за решеткой. Есть все основания осуждать позицию центрального руководства КПРФ, сорвавшего им же назначенные протесты 23 февраля. Можно ссылаться и на размах полицейских репрессий, беспрецедентных даже по отечественным масштабам. И всё же этих объяснений недостаточно.
Протесты и возникли и захлебнулись в условиях, когда градус общественного недовольства в стране буквально зашкаливает. Мы видим ставшее уже непреодолимым и очевидным взаимное отчуждение власти и общества. Причем это очевидно и для самой власти, которая при малейшей угрозе выхода людей на улицу принимает чрезвычайные меры непропорциональные количеству протестующих. Но также мы видим агрессивную пассивность большей части населения, не готового ни бороться, ни даже надеяться на какие-либо позитивные изменения.
Поражение протестов вызвано не столько предательством лидеров, сколько тем, что российское общество лишено навыков самоорганизации и оказалось не готово к стихийным действиям. Оно по-прежнему парализовано страхом перед насилием. И даже не из-за ожидания ответных репрессий, а скорее из-за недоверия к себе. В свою очередь власть, понимая, что стихийного ответа ждать не приходится, идет по пути эскалации насилия и репрессий. Правящие круги не имеют рецепта преодоления социально-экономического и политического кризиса, а потому никаких других мер у них не остается. Однако опыт репрессивного давления кажется кремлевскому начальству вполне успешным. Тем более, что есть наглядный пример белорусской революции, которая разворачивалась под лозунгами «ненасильственного протеста» и именно поэтому была жестоко подавлена. Идеология ненасилия, как показал опыт Белоруссии, для самих насильников является основанием верить в свою безнаказанность. Россия пока не подошла к уровню соседнего государства — ни по размаху протестов, ни по масштабу репрессий, но аналогии напрашиваются.
Наивно надеяться, будто по окончании зимних морозов протест сам собой возродится и поднимется на новый уровень. Конечно, зимние холода не благоприятствовали уличной активности. Но даже если у нас есть все основания ожидать новых протестов в ближайшие месяцы, их политическая результативность будет зависеть даже не от массовости и упорства участников, а от того, насколько в процессе борьбы общество будет обретать навыки самоорганизации.
