Я ни разу не доставал человека из петли. В целом, мне кажется, что этот феномен спасения и устойчивое "достать из петли" распространилось в моей жизни больше, чем сами люди в петлях. Возможно, это какой-то позитивный показатель.
Моя подруга во время менструации ест несколько "матрасов" анальгина. Она ложится в горячую ванную и ждёт, пока не умрёт от потери крови. Каждый раз получается только на уровне "почти", но она это сравнивает с приёмом кетамина.
Я бегу по коридору мгушного общежития и пытаюсь понять, куда двинулась моя подруга: минуту назад она увидела, как я целуюсь с девушкой, зарыдала и убежала. Могла в свою комнату, а могла и на балкон. Я не хочу верить во второе и проверяю комнату. Ошибаюсь. На балконе она будет стоять на моих ногах своими босыми ступнями и будет говорить, что не знает, что в этой ситуации делать. Я чувствую себя мразью и не прекращаю так себя ощущать с тех пор. В моем детстве сосед с пятого этажа сбрасывался каждый месяц – каждый раз попадал на крышу аптеки у моих окон. Каждый раз вставал и шел жить дальше, пока не научился нормально разбегаться перед прыжком. Мне было 12, я только что стал лучшим в школе по прыжкам в длину.
Мой отец каждый год лезет в горящий дом первым, и я думаю, что это не его высокое чувство профессионального долга, а тоже что-то такое, про что все эти буковки.
Ещё есть много порезов и всего прочего. Меня моя подруга Н. научила резать основание большого пальца -- там все заживает как на дворовой собаке. Один раз я нарушил это правило и теперь у меня прикольная сетка шрамов на левом плече, чуть выше рукава любой футболки. Так что я в принципе в этом не очень-то шарю.
Был дядя и он застрелился, спасая себя от боли химиотерапии. Был дядя, который так себя не спас и просто умер, отказавшись от терапии. Хотя, за него отказался прожиточный минимум Павлодарской области, а за первого дядю решал лёгкий доступ к охотничьему ружью в России.
Есть всяческие "прямые" медикаменты, но мои друзья лирику или феназепам с трудом вырубают -- и я рад, что всё так. Здесь всё хорошо.
И есть удушения. Их много, я их не вспомню, но точно помню одного, что дрочил со слабо натянутым жгутом на шее. Помню глаза его отца и то, что мне он не пожал руку.
Есть друг, который каждый раз отказывается от петли, потому что не может ее красиво и надёжно приладить в своих бесконечных съёмных квартирах.
Я не могу его понять.
Меня всё это заставляет писать мысль о солдатских повешениях. Ремень крепится на крючок или ручку двери, ты продеваешь голову в него и медленно оседаешь.
Оседаешь. Оседаешь. Оседаешь.
Оседаешь. Оседаешь. Оседаешь.
Тебе не нужна прочная люстра или добрая аптека, которую крышуют менты. Ты сам как-то оседаешь. И тебя обычно достает старшина, который даже потом не сможет сказать
- Ну, я доставал бывало людей из петли.
Тем самым ты борешься не только с собой, но и с остопиздевшим синтаксисом героев и вечно хороших мальчиков. Вот так.