мы с моим зместителем сидим на дюне, поросшей зеленой травой, и курим, молча уже несколько минут. великолепие весны в пустыне, когда каждая травинка ростет не по дням, а по часам, символизируя собо й праздник всепобеждающей жизни, нарушается уродливыми кляксами воронок и трупов.
запах весны смешивается с запахом пороха, горячего металла, распотрошенных тел и чада.
мой заместитель, стройная роскошная девушка на голову выше меня, с простым именем Мааян (родничек), вытаскивает из черт его знает, как оказавшегося тут ящика винодельни Тепенберг еще одну бутылку вин, открывает и ждно пьет прям из нее, ккбы стараясь смыть весь ужас прошедшего сражения из пмяти потоками отличного мерло.
— Родничек, плесника мне в бокал от вод свои игристых— немного заплетающимся голосом попросил я. скованный повязкми , я не мог самостоятельно это сделать.
— за павших и оставшихся в живых! — Мааян наполнила мой бокал, и я поспешил поднести ставший внезапно, очень тяжелым косок хрусталя.
через несколько секунд из под повязки на животе посочилось мерло, разбавляя кровь
— Джеки, ты б не налегал, эвакуация неизвестно когда будет. радио штаба молчит. — поморщилсь моя верная подруга
О отыграш пошел)