Size: a a a
2019 August 29
Петербург.
гироскоп*
notinvolved
Я в 30: ЪУЪУЪ!
История моей жизни, девочки 😢
2019 August 30
2019 August 31
Сказка на ночь
В расселине старого бука среди чащи старого леса жила Оля, а в сторожке у подножия холма жил лесничий королевства Богемия пан Димиан Загалка. Пробираясь по лесу в поисках еды или литературы, Оля, бывало, проходила мимо Ланевой Горы, у которой стояла сторожка пана Загалки, и слушала, что передают по имперскому радио.
Пан Димиан Загалка очень любил слушать имперское радио, и полагал первейшей своей обязанностью как лесничего приобщить к этому наслаждению все деревья и всех зверей, вверенных его заботам. Каждый полдень он выставлял в окно рупор и включал передачу «Как хорошо быть Австро-Венгрией». В ней рассказывали, насколько хорошо быть Австро-Венгрией.
Оля, крадучись по кустам с кроликом или эссе Умберто Эко в зубах, слушала, как хорошо быть Австро-Венгрией и очень жалела, что она уродилась Олей, а не Австро-Венгрией, потому что Австро-Венгрией быть было, судя по передаче, сущим земным раем, а вот Олей быть оказывалось не так уж и весело.
Однажды Оля не выдержала и решила трансляции прекратить. С этой целью она подползла к окошку пана Загалки, встала на задние лапы и запихнула в рупор ватник, который однажды нашла на опушке. Вата, очевидно, хорошо поглощала звуки. Даже рядом с самым радио едва можно было услышать, как приглашённый эксперт доказывает неоспоримое превосходство Австро-Венгрии над классической немецкой фислософией.
Довольная Оля потрусила назад к своему старому буку. Но пан лесничий услыхал, что радио барахлит, а следом нашёл и торчащий из рупора ватник.
— Я не потерплю в своём лесу провокационных инсталляций низкой художественной ценности, которые наносят ущерб имперскому хозяйству, — сказал он, вытряхнул за окно ватник и сделал радио погромче.
В расселине у Оли был припрятан плеер с 32 гигабайтами альбомов группы Gentle Giant. Там она могла спокойно читать манифесты дадаистов, вгрызаться в кроличьи лапки и не слушать, что передают по имперскому радио. Однако в тот день она обнаружила, что в плеере сел аккумулятор и поэтому она осталась без музыки. Вместо неё ей пришлось слушать воскресную передачу «Что случится со всем остальным, если оно немедленно не станет Австро-Венгрией». В ней пан Блажень каждое воскресенье рассказывал о том, как весь мир ненавидит Австро-Венгрию за то, что она Австро-Венгрия, а весь мир — нет.
Пан Загалка решил, что инсталляции надо бить хэппенингами, и радио теперь не выключал даже по ночам. Ночью там передавали такие передачи, как «Немеркнущая маскулинная слава венценосной Австро-Венгрии», «Жопы, сиськи и Австро-Венгрия», а также уникальную авторскую передачу «Нагнём и мечом», в которой Австро-Венгрия не упоминалась, но подразумевалась аллегорически.
На третью ночь Оля не выдержала и решила радио украсть. Подкравшись к окошку, из которого вещало радио, она вспрыгнула на карниз, спихнула радио на землю задними лапками, схватила его за рупор зубами и опрометью кинулась прочь от Ланевой Горы.
Стремглав она неслась по чаще, и гулким эхо отзывались ей речи, доносящиеся из рупора. От Оли в ужасе разбегались зайчики и белочки, перепуганно клокоча, удирали тетерева, а она всё бежала и бежала, пока, наконец, не добежала до речки Зарезницы и не бросила радио прямо в её холодные волны.
Пан Загалка обнаружил пропажу радио на следующее утро.
— Голос правды не заткнёшь, — злобно сказал он, сел на повозку и поехал в Вязовицы, откуда к вечеру привёз ещё одно радио. Пуще прежнего оно ярилось из окна, и Оля, засевшая в кустах, с тоской глядела, как блеск свежеотлитого рупора затмевает собой заходящее солнце.
Снулой вернулась она к своему старому буку, и уж было собралась зарыться головой в прошлогодние листья, как вдруг кругом всё засверкало, заполыхало, в ослепительной вспышке из ниоткуда появилась машина, и из неё вылезла Афина Паллада.
— Ты чего такая грустная? — спросила Афина Паллада.
— Совсем извело меня радио, мне уж и Эко не люб, и Деррида в глотку не лезет, — ответила Оля и горько расплакалась.
— Не плачь, Оленька, — ответила Афина Паллада. — Просто вали из этого леса к хуям.
И Оля свалила из леса к хуям. И вы тоже валите, если можете. Спокойной ночи.
В расселине старого бука среди чащи старого леса жила Оля, а в сторожке у подножия холма жил лесничий королевства Богемия пан Димиан Загалка. Пробираясь по лесу в поисках еды или литературы, Оля, бывало, проходила мимо Ланевой Горы, у которой стояла сторожка пана Загалки, и слушала, что передают по имперскому радио.
Пан Димиан Загалка очень любил слушать имперское радио, и полагал первейшей своей обязанностью как лесничего приобщить к этому наслаждению все деревья и всех зверей, вверенных его заботам. Каждый полдень он выставлял в окно рупор и включал передачу «Как хорошо быть Австро-Венгрией». В ней рассказывали, насколько хорошо быть Австро-Венгрией.
Оля, крадучись по кустам с кроликом или эссе Умберто Эко в зубах, слушала, как хорошо быть Австро-Венгрией и очень жалела, что она уродилась Олей, а не Австро-Венгрией, потому что Австро-Венгрией быть было, судя по передаче, сущим земным раем, а вот Олей быть оказывалось не так уж и весело.
Однажды Оля не выдержала и решила трансляции прекратить. С этой целью она подползла к окошку пана Загалки, встала на задние лапы и запихнула в рупор ватник, который однажды нашла на опушке. Вата, очевидно, хорошо поглощала звуки. Даже рядом с самым радио едва можно было услышать, как приглашённый эксперт доказывает неоспоримое превосходство Австро-Венгрии над классической немецкой фислософией.
Довольная Оля потрусила назад к своему старому буку. Но пан лесничий услыхал, что радио барахлит, а следом нашёл и торчащий из рупора ватник.
— Я не потерплю в своём лесу провокационных инсталляций низкой художественной ценности, которые наносят ущерб имперскому хозяйству, — сказал он, вытряхнул за окно ватник и сделал радио погромче.
В расселине у Оли был припрятан плеер с 32 гигабайтами альбомов группы Gentle Giant. Там она могла спокойно читать манифесты дадаистов, вгрызаться в кроличьи лапки и не слушать, что передают по имперскому радио. Однако в тот день она обнаружила, что в плеере сел аккумулятор и поэтому она осталась без музыки. Вместо неё ей пришлось слушать воскресную передачу «Что случится со всем остальным, если оно немедленно не станет Австро-Венгрией». В ней пан Блажень каждое воскресенье рассказывал о том, как весь мир ненавидит Австро-Венгрию за то, что она Австро-Венгрия, а весь мир — нет.
Пан Загалка решил, что инсталляции надо бить хэппенингами, и радио теперь не выключал даже по ночам. Ночью там передавали такие передачи, как «Немеркнущая маскулинная слава венценосной Австро-Венгрии», «Жопы, сиськи и Австро-Венгрия», а также уникальную авторскую передачу «Нагнём и мечом», в которой Австро-Венгрия не упоминалась, но подразумевалась аллегорически.
На третью ночь Оля не выдержала и решила радио украсть. Подкравшись к окошку, из которого вещало радио, она вспрыгнула на карниз, спихнула радио на землю задними лапками, схватила его за рупор зубами и опрометью кинулась прочь от Ланевой Горы.
Стремглав она неслась по чаще, и гулким эхо отзывались ей речи, доносящиеся из рупора. От Оли в ужасе разбегались зайчики и белочки, перепуганно клокоча, удирали тетерева, а она всё бежала и бежала, пока, наконец, не добежала до речки Зарезницы и не бросила радио прямо в её холодные волны.
Пан Загалка обнаружил пропажу радио на следующее утро.
— Голос правды не заткнёшь, — злобно сказал он, сел на повозку и поехал в Вязовицы, откуда к вечеру привёз ещё одно радио. Пуще прежнего оно ярилось из окна, и Оля, засевшая в кустах, с тоской глядела, как блеск свежеотлитого рупора затмевает собой заходящее солнце.
Снулой вернулась она к своему старому буку, и уж было собралась зарыться головой в прошлогодние листья, как вдруг кругом всё засверкало, заполыхало, в ослепительной вспышке из ниоткуда появилась машина, и из неё вылезла Афина Паллада.
— Ты чего такая грустная? — спросила Афина Паллада.
— Совсем извело меня радио, мне уж и Эко не люб, и Деррида в глотку не лезет, — ответила Оля и горько расплакалась.
— Не плачь, Оленька, — ответила Афина Паллада. — Просто вали из этого леса к хуям.
И Оля свалила из леса к хуям. И вы тоже валите, если можете. Спокойной ночи.
