Без паузы я переключаюсь на него. Но он старше и узнает Данелию.
- Конечно, проходите.
Мы идем по забитому новогодней массовкой павильону. Громко поет Салтыкова. Я продолжаю кипятиться. Георгий Николаевич с улыбкой пытается меня успокоить. Он семенит за мной неширокими шажками и, когда я обращаюсь к нему видно, что глаза у него грустные.
Мы выходим из павильона. Данелия достает сигарету и пытается прикурить. Я смотрю на сгорбленную фигуру великого режиссера и почему-то произношу:
- Простите, пожалуйста, Георгий Николаевич!
Он с удивленной улыбкой поднимает голову.
- А ты тут при чем, сынок?! Ты что?!
Данелия выпускает в ноябрьский воздух клуб дыма. Мы обнимаемся, прощаясь.
- И, знаешь? Ты мне надоел. Еще раз обратишься ко мне по имени отчеству – поссоримся. Понял?
Начало нулевых, Сочи, дореформенный еще «Кинотавр», куда всегда приглашали классиков просто погреться на солнце и посмотреть работы молодых коллег.
Пляж гостиницы «Жемчужина». По берегу толпами ходят туристы в поисках фото со «звездами». Слышны частые щелчки фотоаппаратов, потому что когда проходит «Кинотавр» «звезд» на пляже много. Из колонок ресторана «Дионис» группа «Руки вверх» громко убеждают какую-то девушку, что он ее не любит, но даже Сергей Жуков не может перекрыть знаменитое «Риба, раки», что выкрикивают проходящие потные торговцы.
Я сижу в ногах лежащего на белом шезлонге Георгия Николаевича. На нем линялая тельняшка и слишком широкие для худых ног плавки-боксеры. Неожиданно жаркое для начала июня сочинское солнце заставляет нас щуриться. Я рассказываю ему что-то забавное, кажется анекдот. Он смеется своим уникальным смехом: словно кто-то часто-часто проводит щеткой по ткани.
- Ой, Тигран! Можно вас с сыном сфоткать?
Над нами стоит полная женщина с восторженной улыбкой на лице. В одной руке у нее взведенный фотоаппарат, другой рукой она держит мальчика лет восьми. Мальчик устал ходить по пляжу, он явно хочет купаться.
Какой-то неописуемый стыд разливается по всему моему телу. Мне кажется, что даже мои волосы стали красного цвета. Я растерянно кидаю взгляд на наблюдающего за мной с улыбкой Данелию и поворачиваюсь к женщине.
- Мы тут разговариваем, давайте, попозже…
- Давай, вставай, ребенок совсем, сейчас сгорит под солнцем!
Данелия ногой, легонько, толкает меня. Я встаю. Обращаюсь к женщине.
- А вы знаете, кто этот человек?
Данелия устало закатывает глаза. Женщина пристраивает ко мне сына и отходит, чтобы сделать фото. Останавливается.
- Нет.
- Это великий режиссер, Георгий Данелия!
По лицу женщины видно, что мои слова ничего ей не говорят.
- «Мимино», «Афоня», «Осенний марафон»…
Я отчаянно перечисляю великие фильмы. Женщина , наконец, находит в этих названиях что-то знакомое и широко улыбается.
- А, да, конечно… Очень приятно! Ну, что, снимаю!
Я сажусь обратно на шезлонг. Снова кто-то трет щеткой по ткани. Отсмеявшись, Данелия закуривает.
- Никогда не отказывай людям. Мы же для людей работаем. И если они рады нас видеть, значит, правильно работаем. Это часть нашей жизни, Тигранчик – фотографироваться и автографы раздавать. Никогда не отказывай, сынок.
Мне все еще неудобно смотреть на Георгия Николаевича.
- Ладно, иди, давай, делом займись! Хватит со стариком сидеть.
Я, наконец, поднимаю глаза на Георгия Николаевича. Он улыбается.
Провожает взглядом стройную женскую фигуру в купальнике. Подмигивает мне.
- Брату привет, Лаурочку целуй!
Лаурочка – это мама. Мы обнимаемся. Я иду к своей веселой компании. Сажусь за стол. Вдали, на белом лежаке, повернувшись набок и закрыв лицо кепкой, пытается заснуть Георгий Николаевич Данелия…
Когда вчера, в новостной ленте я прочитал, что вас не стало, я понял, что никогда не говорил вам «спасибо». Не обиходное, бытовое, а настоящее. Ближайшие сорок дней вы будете среди нас и, может, это запоздалое «спасибо» вы услышите. Потом, поднявшись в неописуемый свет, там, в сияющих высотах, в кругу ожидавших вас друзей вам будет не до нас, копошащихся здесь.
