У бабушки в Питере почти не осталось родственников.
Кто-то погиб в революцию, остальные - в блокаду.
Но была Стана - очень дальняя, троюродная или более того сестра.
На самом деле ее звали Анастасия, но в семье называли Станой, вернее - Станочкой.
Негромкая, аккуратная, незаметная старая дева, в старомодных платьях, пахнущих нафталином.
Без мужа, без детей, без близкой родни.
Так вот Стана блокаду пережила.
Одна из всех.
Уезжать из Питера она категорически отказывалась, но гостила у нас часто и подолгу.
Мне Стана казалась странной.
В семье - как впрочем и во всех кавказских семьях - у нас был культ застолий: готовили много, вкусно, за столом сидели долго.
Так вот Стана, если звали в какие гости или гости приходили к нам, всегда приносила свою лепту.
С ней даже не пытались спорить ( хотя думаю, что поначалу пытались) - и Стана перед каждыми семейными посиделками шла в булочную и покупала либо крохотное "полено"( были в моем детстве такие бисквитные колбаски размером в два некрупных пирожных) либо кекс, либо пару эклеров.
Повторюсь - это было мне тогда и странно, и смешно, потому что на столе обязательно были большие домашние торты ( бабушка пекла роскошный "Наполеон", одна из тетушек славилась своим "Шоколадным мишкой") и тут Стана - со своими покупными сладостями.
Однажды она принесла в дом булку белого хлеба и рассказала, что нашла ее на улице.
- Представь, Оля, она просто лежала на асфальте... - тихо сказала она маме.
Мама молча взяла булку и убрала ее в буфет.
Мама.
Хирург.
Которая запрещала мне есть ягоды с рынка, прежде чем вымыть их под проточной водой.
Но смеяться вслух было нельзя.
Я, маленькая - еще на понимая почему - почувствовала это интуитивно.
Теперь конечно понимаю, что эта история - совсем не такая страшная, как многие другие блокадные истории, которые мне теперь известны.
И вроде бы она даже совсем и ни о чем - эта история.
Но для меня осознание блокады началось именно со Станы.
И вот теперь некто Зильке Бигалке рассказывает мне, что я как-то не так осознаю блокаду.
Неправильно.
Неадекватно.
Нетолерантно.
Странными кажемся мы этой Зильке.
Называем героями тех, кто ел кошек и клей.
И даже людей.
Как можно? - удивляется Зильке.
Я сегодня немного поискала в сети.
Я хотела понять, откуда она и откуда в ней это вот.
Я нашла в сети ее родителей ( или бабушку с дедушкой) он - потомственный баптистский пастор из маленького немецкого городка.
Иногда наезжает в Россию с баптистскими делегациями.
Я вот думаю, почему бы нашим журналистам не взять у г-жи Бигалке интервью.
Расспросить о предках, о том, что делали во время войны?
Воевали?
Кто-то погиб?
Был в плену?
Ну ведь у каждого нормального человека есть своя Стана, которая определила его отношение к историческому событию, которому была свидетелем.
Или это только у нас - "нет в Росиии семьи такой", а у них - ничего личного, только бизнес, ну то есть мейнстрим или тренд?
А?
Кто-то погиб в революцию, остальные - в блокаду.
Но была Стана - очень дальняя, троюродная или более того сестра.
На самом деле ее звали Анастасия, но в семье называли Станой, вернее - Станочкой.
Негромкая, аккуратная, незаметная старая дева, в старомодных платьях, пахнущих нафталином.
Без мужа, без детей, без близкой родни.
Так вот Стана блокаду пережила.
Одна из всех.
Уезжать из Питера она категорически отказывалась, но гостила у нас часто и подолгу.
Мне Стана казалась странной.
В семье - как впрочем и во всех кавказских семьях - у нас был культ застолий: готовили много, вкусно, за столом сидели долго.
Так вот Стана, если звали в какие гости или гости приходили к нам, всегда приносила свою лепту.
С ней даже не пытались спорить ( хотя думаю, что поначалу пытались) - и Стана перед каждыми семейными посиделками шла в булочную и покупала либо крохотное "полено"( были в моем детстве такие бисквитные колбаски размером в два некрупных пирожных) либо кекс, либо пару эклеров.
Повторюсь - это было мне тогда и странно, и смешно, потому что на столе обязательно были большие домашние торты ( бабушка пекла роскошный "Наполеон", одна из тетушек славилась своим "Шоколадным мишкой") и тут Стана - со своими покупными сладостями.
Однажды она принесла в дом булку белого хлеба и рассказала, что нашла ее на улице.
- Представь, Оля, она просто лежала на асфальте... - тихо сказала она маме.
Мама молча взяла булку и убрала ее в буфет.
Мама.
Хирург.
Которая запрещала мне есть ягоды с рынка, прежде чем вымыть их под проточной водой.
Но смеяться вслух было нельзя.
Я, маленькая - еще на понимая почему - почувствовала это интуитивно.
Теперь конечно понимаю, что эта история - совсем не такая страшная, как многие другие блокадные истории, которые мне теперь известны.
И вроде бы она даже совсем и ни о чем - эта история.
Но для меня осознание блокады началось именно со Станы.
И вот теперь некто Зильке Бигалке рассказывает мне, что я как-то не так осознаю блокаду.
Неправильно.
Неадекватно.
Нетолерантно.
Странными кажемся мы этой Зильке.
Называем героями тех, кто ел кошек и клей.
И даже людей.
Как можно? - удивляется Зильке.
Я сегодня немного поискала в сети.
Я хотела понять, откуда она и откуда в ней это вот.
Я нашла в сети ее родителей ( или бабушку с дедушкой) он - потомственный баптистский пастор из маленького немецкого городка.
Иногда наезжает в Россию с баптистскими делегациями.
Я вот думаю, почему бы нашим журналистам не взять у г-жи Бигалке интервью.
Расспросить о предках, о том, что делали во время войны?
Воевали?
Кто-то погиб?
Был в плену?
Ну ведь у каждого нормального человека есть своя Стана, которая определила его отношение к историческому событию, которому была свидетелем.
Или это только у нас - "нет в Росиии семьи такой", а у них - ничего личного, только бизнес, ну то есть мейнстрим или тренд?
А?
