Весна, наконец, обнаглела. Солнце вальяжно прогуливалось вдоль Патриарших прудов, заигрывая с местными блядями и лебедями. Я сидел у открытого окна «Маргариты» и пожирал водку со льдом. Юная девица напротив пожирала глазами меня.
⁃ Чем сегодня займёмся?
⁃ Тобой.
Инфантильный смех ударил током прямо в кончик носа. Я выдохнул и попытался вновь влюбиться глазами. 21 год, телом в «нефти и газа», судьбой в вечной Барвихе. Папа научил её играть в большой теннис с нужными людьми, способными трахаться лишь глазами. Золотистые волосы струились по угловато-сладким плечам, прикрывая нежный румянец. Карие глаза пробивать сквозь великоватые очки Prada, пальчики крутили хит от Tiffany, точёная фигура пряталась в мешковатом худи Balenciaga. Кажется, я влюбился в алые губы, которые постоянно рожали хуйню:
⁃ Если бы у тебя сейчас было две лошадки, что бы мы делали?
⁃ Конину.
И снова хи-хи, ха-ха-ха. За соседними столами сидели особи, списанные с картин Босха. Школьницы и студентки, с накачанными губами и пустыми глазами, миловидно толстые и аристократически худые, но непременно укутанные в кольчуги ЦУМа. Они ели круассаны, роняя на столы капли крема и собственной глупости. От них пахло клубникой и чем-то совсем не родным. Каждая должна была родиться в Лондоне или Ницце, но Господь управил в путы Садового, которое убивает в людях людей.
Между девицами ползали молодящиеся мужички. Их грязные мысли прятались под вьющимися волосами, засаленными маслом Zelinski&Rosen. Их толстые животы и вялые сиськи скрывались под футболками Armani и куртками D&G, сшитыми то ли из телят, то ли из нищих младенцев. Их маленькие жадные глаза бегали вдоль столов в поисках доступных юных вагин, готовых намокнуть двумя бокалами Ruinart. В своей мерзости они сливались со школьницами и студентками, взывая Воланда вернуться на пруды.
Я глотал водку и мечтал поблевать. Неожиданно в зал ворвался бомжовый мужик с большим рюкзаком и рваными башмаками.
⁃ Люди добрые, пощадите. Я очень хочу есть. Люди добрые, умоляю.
Толпа прекратила жевать и замерла от испуга. Их мир пошатнулся, стены слабых умов затрещали по швам, а желание слиться в бесполезной ебле спряталось в дорогих ширинках. Я дал нищему денег и сел в лужу всеобщего недовольства. Спутница фыркнула не по годам:
⁃ Папа говорил, что таких людей быть не должно...
⁃ Вот пусть он тебя и ебёт.
Я дал официанту денег и покинул зал под аплодисменты собственной души. По лицу стучал дождь, посланный за гордыню. Под ногами хлюпала Москва, затоптанная злыми людьми. На Пушкинской исчезли птицы, у Петровки рыдал пьяный мент. Я вымок и прыгнул в Горыныч.
Пустоватый зал кутался в пламя свечей. У окна мерцал стол с женщиной наперевес. Она пила вино, похожее на пьяную кровь. На плечах по-солдатски висел чёрный пиджак, достойная грудь лежала в вырезе платья Tom Ford. На приятных ногах качались красные туфли, отражая маникюр и помаду. Я немедленно подсел на её иглу:
⁃ Вы можете отменить дождь?
⁃ Нет, но я заставлю его играть за нашу команду.
Теперь смеялся я. Даму назвали Лизой, ей стукнуло 42 и она научилась ничего чересчур не хотеть. Дочка болталась в колледже Амстердама, муж умел выживать в общем режиме. Красивые руки гладили мочку сладкого уха, уголок туфли рисовал в атмосфере восьмёрку. Я всё понял и вызвал дорогое такси.
Оперевшись на умную подушку, принимавшую позу владельца, Лиза шепнула:
⁃ Я совсем старая, правда?
⁃ Нет. Ты взрослая.
⁃ А ты?
⁃ И я.
Мы пили кофе с ликёром в постели и смотрели «Друзей». Долго трахались, катались на велотренажере, а после занимались любовью. Она сдалась первой и скуксилась:
⁃ Когда-то ты тоже состаришься!
⁃ Никогда. У меня рак.
⁃ И у меня.
Я впервые радовался приговору врачей. Она сушила шикарные чёрные волосы, травя байки про минувшую терапию. Наконец, я напялил кеды и прощался навсегда. Лиза вкусно шепнула:
⁃ Надеюсь, мы окажемся в одном хосписе.
⁃ Уж там-то я тебе задам!
Я шёл по набережной, улыбался башням Кремля и радовался тому, что дожил до Placebo.
Every me and every you
Every me and every you