Нордическое спокойствие, конечно, не мой конек.
Даром господь наделил меня северной красотой, практически не встречающейся в родном семействе. Но с другой стороны, если бы я так остро не ощущала любую несправедливость, то никогда бы не случилось множества прекрасных историй. И жизнь вокруг меня, в том числе и моя, была бы гораздо более пресной.
А сегодня вечером мне как-то особенно отчаянно не хватает Антона Борисовича Носика. Я бы сейчас села в такси и через 15 минут была бы на Наркомфине. Внизу бы сказала, что мне к Носику, а уже в лифте опять бы не могла сразу вспомнить - на третий или на четвертый? Рандомно выбрала бы кнопку и уже потом либо спустилась бы на пол-этажа, либо поднялась. Прошла бы до середины коридора с осыпающимися стенами, открыла бы никогда не закрывающуюся дверь квартиры 32, стащила бы кеды за пятки мысками (какое странное слово - мыски), не развязывая и начала бы злобно спускаться вниз по лестнице, постепенно погружаясь в сырой воздух всегда проветриваемой кухни с никогда неуходящим запахом Ротманса.
Носик бы сидел внизу за компом и не поворачиваясь произнес бы:
"Любимая, ты опять врубала Баронову? Тебе сколько раз говорили прекратить врубать Баронову по поводу и без?"
Я бы буркнула что-нибудь в ответ, дошла бы до раковины, выделила бы себе наиболее чистый бокал и стала бы сосредоточенно намешивать Аппероль Спритц, постепенно добывая все нужные ингредиенты. Как всегда половину бы пролила, не нашла бы салфетку и попыталась бы "убраться" рукавами толстовки. Зашла бы в спальню за одеялом и уже заматываясь в одеяло пошла бы злобно сидеть на зеленом диване.
И уже на зеленом диване я бы постепенно успокаивалась и становилась бы совершенно умиротворенной. Тогда бы Носик оторвался от экрана, в очередной раз закурил бы, развернулся бы в пол-оборота и посмотрел бы на меня поверх очков произнеся свою самую главную фразу:
"Баронова! Когда ты уже прекратишь париться? Тебе надо просто прекратить париться и начать жить! Просто. Начать. Жить. Понимаешь? И все сразу изменится."
Тогда бы мы начали болтать и постепенно все совершенно бессмысленные переживания как-то сами собой рассасывались бы. Антон рассказывал бы мне какую-нибудь очередную историю из 90х, потом вспомнил бы про своего друга Илью Медкова, расстрелянного в сентябре 1993, потом вдруг резко перескочил бы на какую-нибудь Израильскую историю и где-нибудь минут через 40 мы бы уже обсуждали итальянскую архитектуру эпохи Возрождения. К слову, Италию-то он полюбил совсем недавно.
Италия плавно перетекала бы в Западный Берлин конца 80х и первый компьютер, а я бы параллельно начала разглядывать русское подарочное издание Пятикнижия с комментариями Раши, иногда стоящее вертикально, а иногда лежащее слева на подоконнике. И повторяла бы про себя, как и всегда, названия книг. В той последовательности, в которой они чаще всего стояли на окне. Слева направо. Как русский человек: Шмот, Бемидбар, Дварим, Ваикра, Брейшит.
Потом вытащила бы один из томов, раскрыла бы на какой-нибудь из страниц и стала бы разглядывать огласовку у иврита, а сама думала бы о чем-то далеком уже глядя сквозь страницы. Повторяя про себя: "Шмот. Какое странное слово - Шмот. Шеее-мот."
После этого мы бы вдруг начали обсуждать какие-нибудь текущие сплетни, я поставила бы очередную книгу на место, заварила бы нам обоим зеленый чай и вызвала бы такси.
На прощание Антон говорил: "Ну ты вообще приезжай что ли не только когда тебе плохо, но и когда тебе хорошо, ладно? И звони почаще. Пока-пока.. Скучай!"
И так до следующего раза.