Когда упал рейс MH17 я написала какой-то довольно, как мне казалось, девичий, эмоциональный пост в фейсбуке. Он был о том, что мне хочется лично обойти все дома всех погибших и лично просить прощения у их близких. Он был девичьим, тот пост, и искренним. Его процитировала программа "вести24" (найдя примерно на 27 странице гугла самую уродливую фотографию меня из всех возможных), потом его процитировала программа "агитация и пропаганда" (да, такая программа есть,по крайней мере была. ну а что! зато честно!). в соцсетях телеканала и программы десятки тысяч людей писали, что нужно сделать со мной. Самое мягкое касалось моей национальности, далее следовали примеры легкого физического насилия, потом доходило до манипуляций бутылками водки, которые мне, по мнению писавших,следовало бы засунуть в разные, самые разные, места, ну и заканчивалось расчлененкой. Я не написала ни слова в ответ, никому (почти) об этом не рассказала, и, как мне казалось, не переживала. Немногочисленные знавшие об том, говорили "забей, это же боты", и я до сих пор не согласна. Совсем не все, кто пишут в интернете запредельный ужас - боты.Совсем не все получают за это зарплату. Часть людей просто выплескивают в сеть запредельный внутренний ад. Ну а что, лучше пусть в интернет, чем по подъездам это самое.
Полтора года назад закрывались дети райка. Было очень много шума по этому поводу. Справедливого и не очень. И вообще не справедливого. Журналистка одного журнала хорошо сделала свою работу и сначала взяла меня измором, уговаривая дать ей интервью, а потом раскрутила меня на слова, которых говорить не стоило. У тех слов были причины, которых я до сих пор не могу назвать, потому только, что это заденет близких человека, о котором речь. А я не хочу, чтобы им было больно. Не важно, не о том уже речь. На следующий день после закрытия райка я улетела в маленький домик посреди леса под Марселем. Так было задумано заранее, билеты были куплены за полгода, а домик принадлежал знакомым, так что в ситуации, ну, скажем, банкротства это был просто идеальный способ отдохнуть одной посреди лавандовых полей и цикад.
Через пару дней человек Антон Красовский написал пост, в котором цитировалось то мое интервью. Его пост сопровождался важной и, главное, актуальной информацией о том, как в детях райка было хуево. И как он там хотел др справлять, а оказалось что это дорого. И что я его фонду не помогаю. Пост был полон агрессии и злобы, как полон агрессии и злобы сам человек Антон Красовский.
Многие люди стали ставить ему лайки и писать комментарии. Люди, которых я считала если не друзьями, то, как минимум, приятелями, хорошо относящимися ко мне.
И друзья, да.
Замечу тут, что я бы не поставила лайк такому посту, о ком бы он ни был, потому что сама лексика, риторика, были таковы, что такому просто нельзя ставить лайк, вне зависимости от наличия или отсутствия в словах правоты.
И тут, посреди леса под Марселем, в абсолютном одиночестве у меня случился первый в жизни самый настоящий психоз. Я утратила возможность выходить из дома. Мне казалось, можете себе представить, мне казалось, что меня побьют камнями. В лесу! До ближайшей деревни - 3 км! Я понимала мозгом, что это бред, усталость, стресс, но чувством я ощущала одно - нельзя выходить из дома, меня побьют. Я читала и читала все эти лайки и комментарии, Арину Бородину, писавшую самые злые, самые бесчувственные комментарии, и не могла поверить своим глазам.
Некоторым из совсем близких знакомых я писала в личку, пытаясь разобраться, что заставляет их ставить лайки. Под этим постом и сотнями перепостов. Ответы я обычно получала двух типов "ой, а тебе не надоело следить за лайками" и "ой, а я не заметил о чем пост".
Я знаю, что онлайн наезды не принято называть словом "травля". Потому что травля это наезд сильного на слабого в ситуации, когда слабому некуда деться. Но поверьте, изнутри, часто, чаще, чем вам кажется, человек, о котором пишут все это, воспринимает это именно так. Меня бьют камнями и мне некуда деться.