Все расшаривают пост Полиховича, а там его же коммент более выразительный:
Почему я, зная, что есть такая история с мертвым человеком и пропавшим человеком, не написал об этом? Простого ответа тут нет. Илья стал рассказывать об этом активистам кампании поддержки, родителям, потом к этому присоединилась Oleksandra Zamniborsch Да, было чисто психологически сложно начать об этом задумываться. Да, было сложно понять, что из сказанного — плод воспаленного воображения Ильи, а что — мутотень, о которой надо думать. Было сложно добиться ответов от фигурантов, которые в СИЗО и всякую вину отрицали. Было сложно спорить с теми, кто считал, что это ударит по всей поддержке и всем навредит, было сложно с неприятием всего этого родителями. Мы попытались расследовать это силами кампании поддержки. Мы спросили некоторых фигурантов, мы посмотрели дело (это делал не я лично, к сожалению), мы узнали, что думает СК. Мы нашли некоторые странные переписки в деле, которые упоминаются и в тексте «Медузы». Мы решили, что четкими доказательствами мы не обладаем. Не смогли прийти к какому-то единому решению, кто-то окончательно охуел от этих историй и отошел от поддержки, кто-то вспомнил презумпцию невиновности.
Лично у меня сформулированного ответа не было. То есть, об этой дилемме: навреди невиновным или сообщи о виновных (предположительно) я думаю все время.
Я был тем самым журналистом, который знал об этой истории и не расследовал ее. Хотя такой же текст как на медузе мог написать и сам Илья, и я, и многие знакомые активисты.
В общем, я просто хочу, чтобы люди понимали контекст происходящего, как я принимал те или иные решения — или скорее не принимал, и почему. В какой-то момент меня, кажется, парализовало, мозг просто отказывался об этом думать. В этом, конечно, некого больше винить, кроме меня самого.