О чём можно утверждать с уверенностью в "деле Улюкаева" – это о том, что обе стороны конфликта уверены в собственной правоте. Едва ли в обратном случае Игорь Сечин стал бы вешать на себя записывающую аппаратуру, а Улюкаев – столь уверенно вести себя в суде. Да и сама открытость, вызвавшая гневную отповедь Михаила Леонтьева, и соревновательность процесса являются следствием этой уверенности обеих сторон.
Как мы и писали сразу же после ареста Улюкаева (
https://t.me/metodi4ka/353), сложно предположить, что ему хватило бы наглости вымогать деньги у главы "Роснефти". Едва ли в России вообще найдутся столь дерзкие люди.
Гораздо вероятнее, что Улюкаев пожаловался Сечину, что его министерство в режиме аврала подготовило заключение на сделку по "Башнефти", намекая более или менее прозрачно (из материалов дела это понять непросто), что нефтяной компании стоило бы выразить ему и его сотрудникам благодарность.
Мог ли Сечин воспринять это как требование? Пожалуй, мог. Расценивал ли его в качестве требования Улюкаев? Не факт. Потому что, чтобы что-то требовать, необходимо иметь инструмент давления, а его у Улюкаева на Сечина, конечно же, не было.
Очевидно, арест министра проходил с ведома Путина, но тот воспринимал эту ситуацию глазами Сечина. А когда уже после ареста к президенту потянулись конфиденты Улюкаева, с его не менее убедительной версией произошедшего, принято было сделать судебный процесс именно таким, каким мы его увидели.
Вне зависимости от приговора, обе стороны от этой истории уже проиграли. Возможно, в этом и есть воспитательный эффект данного суда.