Вчера читала свои стихи в одном одесском клубе. Просили про любовь. я почитала про любовь, а потом такая говорю - а этот стих я написала утром, когда взорвали в центре киева журналиста ПалГероича (это мы так в трех редакциях его называли - прим.) Шеремета в его машине, летом 16 года. Я тогда работала в одном из центральных украинских сми, и у нас вся редакция плакала, потому что самое страшное - это освещать то, как с асфальта счищают внутренности человека, которого ты знал и любил - вот, что такое жить в наше время, друзи.
И слушатели кривились. Но я точно знаю, что они кривились не потому, что были возмущены тем, что в центре Киева взрывают машину с журналистом, и никто так и не расследует это дело нормально до сих пор, а потому, что я говорила про внутренности на асфальте , а в барухе все хотели веселиться, а не вот это вот все.
Мне было очень обидно, будто это они меня тут все обидели своим равнодушием, своими кривыми еблами и взглядами, исполненными отвращения, а не себя или память Пал Героича.
"это твой народ, малышка, люби его" - написала мне Марина, чем немного успокоила меня. Да, это мой народ, его не выбирают, мой народ может быть равнодушно-брезгливыми и уставшими от происходящего в моей стране, но другого народа у меня для меня нет, подумала я, и дала себе слово никогда больше не читать свои стихи в заведениях.