Егоров седобородый крестьянин, пскович. Он старовер, не курит, ест из своей посуды и строго соблюдает закон. Лет пятнадцать назад он из ревности убил брата. Но это - "бабье дело", а в бабьем деле закона нет. Когда он поступил добровольцем, я спросил у него:
- За что ты их ненавидишь?
- Кого?
- Коммунистов.
- Бесов-то? А за что их любить? Дом сожгли и сына убили... Даже пес жалеет своих щенят... На кострах жарить их надо.
- Да ведь белые за помещиков.
- Так чего? Мы помещикам головы-то открутим.
- Когда?
- А вот время придет.
Он дослужился до вахмистра и очень горд своим званием. И когда Федя, смеясь, говорит, что он в прихвостнях у дворян, он сердито трясет седой бородою:
- Язва. Отстань. Я не за бар, - за Расею.
За Россию... До войны он, наверное, говорил: "мы - скобари", и знать не хотел "калуцких". А теперь на коне и с винтовкой изгоняет из России "бесов".
* * *
Отец Груши, Степан Егорыч, "середняк" - прежде зажиточный, а теперь полуразоренный крестьянин. Я спросил его, почему деревня не поддержала "белых"? Он задумался:
- Многоуважаемый, как бы это тебе получше растолковать? Тут не только в баловстве дело. Ты вот что пойми. Я гол как сокол, и у меня паутина над образами. Зато сам себе барин. А придут генералы, может быть, и я разживусь, да не хозяином в своей хате, а холуем на барском дворе. Вот то-то оно и есть.
- Но ведь тебя по-прежнему порют?
- Порют. Да кто порет-то? Ведь свои. Свой брат, фабричный или мужик... Мы их, гадов, небось одолеем. А бар, пожалуй, не одолеть...
Не в помещичьей ли усадьбе "зимуют раки"?
* * *
Иван Лукич - фабричное производство. Таких, как он, Россия ежедневно штампует десятки. Но он не нашего штампа. Мы выросли в парниках, в тюрьме или в "вишневом саду". Для нас книга была откровением. Мы знали Ницше, но не умели отличить озимых от яровых; "спасали" народ, но судили о нем по московским "Ванькам"; "готовили" революцию, но брезгливо отворачивались от крови. Мы были барами, народолюбцами из дворян. Нас сменили новые люди. Они "мечтают" единственно о себе.
Вечер. Теплится восковая свеча. Иван Лукич ночует сегодня в палатке. Он зевает, потом говорит:
- Хутор куплю, заведу голландских коров, лен посею... И женюсь на богатой.
- Да ведь вас сперва на "сосиски"...
- Не беспокойтесь. Я их рыбье слово знаю... Почему я от них ушел? Очень просто. Мне все равно: Совнарком, Советы, Учредительное собрание или даже пусть черт собачий... Но я работать хочу. Понимаете, для себя хочу, а не для барских затей или для социализации дурацкой. Ну, а при коммуне разве это возможно? Зубри книжонки, пой "это будет последний..." да "товарищам" взятки давай. Вот когда мужик одолеет, то будет порядок. Мне нужен порядок: я за собственность. А где собственность, там должен быть и закон.
- А вы собственник?
- Нет. Но буду... Покойной ночи. Приятного сна.
* * *
Ничего не меняется в этой жизни.
Ни-че-го.
А все-таки, "бар" ненавидят совершенно одинаково. Такая уж наша традиционная русская нравственность. И никакого "генетического рабства", заметим. Так что вы хрустите булочкой-то, хрустите. Погромче, а то не все еще расслышали.