«Победители не получают ничего»
Культурно-символическая дискриминация русского большинства: последний век Российской империи
Несмотря на пышные декларации, не Просвещение и не «общее благо» были истинными ценностями для Петербурга, а внешнеполитическое могущество как таковое (недаром любимым развлечением Романовых, начиная с Павла, были плац-парады), заветная вершина которого — гегемония в Европе, хотя российская экспансия развивалась по самым разным направлениям. С Петра прошло почти два века, но геополитические фантазии российских самодержцев оставались столь же беспредельными. Военный министр Николая II А.Н. Куропаткин записал в дневнике 16 февраля 1903 года: «…у нашего государя грандиозные в голове планы: взять для России Маньчжурию, идти к присоединению к России Кореи. Мечтает под свою державу взять Тибет. Хочет взять Персию, захватить не только Босфор, но и Дарданеллы».
Империя была, по сути, машиной, запрограммировано работающей на войну. Тот же Куропаткин подсчитал, что за два века — XVIII и XIX — Россия провела 72 года в мире и 128 лет в войне, причем из 33 внешних войн только 4 были оборонительными, а остальные 29 — наступательными, предпринятыми либо «для расширения пределов», либо «в интересах общественной политики». Естественно, армия и расходы на нее росли как на дрожжах. Всего, по Куропаткину, «войны истекших двух столетий привлекли к бою около 10 млн человек, из них около одной трети потеряно для народа, в том числе убитых и раненых почти один миллион». Понятно, что при таких приоритетах на просвещение, здравоохранение, улучшение крестьянского быта и прочие мелочи денег всегда не хватало. Меж тем, как заметил в дневнике член Государственного Совета А.А. Половцов, при сокращении военных сил на треть или даже на четверть «нашлись бы на всё деньги».
К началу XX столетия Россия была второй после Британии величайшей империей Земли, раскинувшейся на 1/6 мировой суши. Только вот ни материальных выгод, ни новых территорий для расселения стремительно растущий русский народ от этого, в отличие от англичан, создавших целую англосаксонскую ойкумену (и даже от французов с их Алжиром), не приобрел. «Армии и отношения внешней политики государств должны быть обращены на одно: на расширение торговых сношений. А у нас о них и не помышляют. Мы проливаем свою кровь за Кавказом, а англичане там торгуют», — печалился в записной книжке 1841 года П.А. Вяземский. Доля России в мировой торговле далеко не соответствовала ее державным размерам: в начале XIX века — 3,7%, в середине — 3,6%, в конце — 3,4%. «Не имея своего торгового флота, сколько-нибудь стоящего такого названия, Россия не только на Балтийском море была по части транспорта в руках иностранцев, преимущественно англичан, но и на Черном обходилась греческими и турецкими судами, хотя бы часть их плавала под русским флагом… даже в Азии русская торговля была почти целиком в руках армянских, бухарских, персидских купцов» (А.Е. Пресняков).