Читаю о садах Валерия Азиатика, точнее - о Horti Luculliani, великолепных садах Лукулла, претора и консула, начавшего делать себе состояние на чеканке денег, триумфатора, сибарита и умницы, единственного в Риме, у кого летом можно было найти дроздов для стола - словом, того самого Люция Лициния Лукулла, о чьих пирах помнят до сих пор, совершенно почти забыв о его победах над Митридатом или о том, что его библиотека (одна из самых общирных и прекрасных библиотек Рима) была открыта для всех в любое время.
Сады Лукулловы длились по всему склону холма, от современной Испанской лестницы до самого Пинчио, спускаясь вниз знаменитой широкой лестницей - «... даже в наше время, когда роскошь безмерно возросла, Лукулловы сады стоят в одном ряду с самыми великолепными императорскими садами», писал Плутарх.
После смерти Лукулла они перешли к Валерию Азиатику, видному политику и двукратному консулу. В 47 году молодая жена императора Клавдия, Мессалина, польстившись на сады, сделала все, чтобы Азиатика обвинили в государственном заговоре и приговорили к смерти
«Но когда Клавдий спросил Вителлия, не оправдать ли им Азиатика, тот, упомянув об их давней дружбе, о том, как они оба окружали мать принцепса Антонию своими заботами, перечислив даже заслуги Азиатика перед Римской державою и указав на его участие в последнем походе против британцев и еще кое-что другое, что, казалось, должно было бы привлечь к нему милосердие, кончил тем, что предложил предоставить ему самому избрать для себя род смерти, и Клавдий подтвердил дарование ему этой милости. Немногим друзьям, убеждавшим его тихо угаснуть, воздерживаясь от пищи, Азиатик ответил, что отказывается от оказанного ему принцепсом благодеяния: проделав обычные гимнастические упражнения, обмыв тело и весело пообедав, он напоследок сказал, что для него было бы гораздо почетнее погибнуть от коварства Тиберия или от вспышки ярости Гая Цезаря, чем из-за того, что его оболгали женщина и мерзостный рот Вителлия, и затем вскрыл себе вены, осмотрев, однако, до этого свой погребальный костер и приказав перенести его на другое место, дабы от его жара не пострадала густая листва деревьев...»
Самообладание, да. Натереться маслом (думал ли о последнем, которым натрут - погребальном, кедровом), заняться гимнастикой в палестре под открытым небом. В ванну уже натаскали воды. Интересно, что подали к столу в тот день, не чечевичную же похлебку - наверняка, битую птицу и дичь. Пойти в сад, осмотреть, хорошо ли сложили бревна, воткнули ли вокруг кипарисовые ветви - а потом посмотреть молодую листву и попросить перенести.
Кажется, это был апрель -май. Время, когда молодая листва очень густа- и тогда её жальче всего.