Причины голосования за Джонсона и за брекзит скорее просты, чем сложны. Во-первых, британцам надоела неудобная раскоряченная поза между Евросоюзом и выходом из него. Определённость они предпочли неопределенности. Шансов получить определенность, голосуя против консерваторов Бориса Джонсона не было, а голосуя за – была. Да, это определенность выхода, но она и выглядела солидней. Мечущейся и совершающей ошибки нацией, которая передумал и просит у континента прощения, британцы выглядеть не хотели. Даже те, кто не активно топят за выход.
Лейбористы Корбина не были партией Брекзита, но не были со всей определенностью и партией против Брекзита. Корбин про Брекзит отвечал уклончиво, прекрасно понимая, что его левые избиратели в кампусах и часть избирателей национальных предместий против, а рабочий класс в провинции за. Поэтому голос за лейбористов не был голосом против брекзита, зато был голосом за невиданную форму британского социализма с огромными налогами на все не базовое (вроде второго жилья) и серией обещаний, удививших бы и советских вождей, — вроде дать бесплатный проезд по железной дороге всем до 16 лет и провести бесплатный (ну почти) быстрый интернет в каждый дом.
И все же, если бы британцы категорически и массово раскаялись в Брекзите, чтобы показать это, у них была третья партия — Либеральные демократы. Не главная в почти двухпартийной Британии, но и не маригиналы. Совсем недавно — с 2010 по 2015 была частью первой в послевоенной Британии правящей коалиции вместе с консерваторами. Но они получили даже меньше, чем у них было.
Вот шотландцы не хотели Брекзита, и чем он ближе, тем меньше его хотят, и это показали на выборах – проголосовали за свою Шотландскую национальную партию, которая за единую Британию в единой Европе, а если Британия не в Европе, то, утверждают, и Шотландия не в Британии.
Разъяснения о том, что Евросоюз это одни страны, а мигранты из других — не помогло. Во-первых, мигранты в других странах Евросоюза — Франции, Германии, Швеции — тоже получают паспорта, виды на жительства и прописки. Этот процесс натурализации Британия не может контролировать, но обязана принять его результат как родной.
А там то Швеция объявит, что готова пустить всех сирийцев, то Меркель пригласит всех труждающихся и обремененных, то Франция возвращает своих граждан, настрадавшихся в борьбе за ИГ, домой — свои же (Британия правда тоже возвращает, особенно женщин и детей, но то совсем свои, а то чужие свои). А тут общее чувство, что самим не хватает, то жилья, то очередь в поликлинику, то к зубному за полгода записываться.
И главное. Евросоюз построен на идее общей европейской идентичности. У Британии она всегда была несколько отдельной. Они еще готовы были принять и терпеть общую идентичность с Францией и Германией. Даже с Италией, куда спокон веку ездят за красотой, и Данией. Но когда пришлось получить ее в советском продуктовом наборе (хотите колбасу копчёную берите кильки в собственном соку две и пшена килограм) с Румынией, Словакией, Литвой, а в перспективе с Албанией, Боснией и, как долго уверяли газеты, Украиной и Грузией, а еще Турция мерцает вдали заветным маяком, вот тут они не захотели. Не со зла, а от непонимания зачем.
Это не столько про чужую миграцию, сколько про собственную прозрачность, как в последней книжке Фукуямы, которая вышла по русски с моим отзывом на обложке
Как вновь воплотиться, сгуститься в новом мире прозрачных сущностей, границ и суверенитетов от Лиссабона до Даугавпилса? Стать непрозрачным, чтобы упиралось, гасло и отражалось, вот как. Вот оно уперлось и погасло.
