10 марта исполнилось 80 лет со дня смерти Михаила Афанасьевича Булгакова. Хороший повод сказать кое-что. Булгаков смог отобразить великую трагедию человечества, неразрешимую на протяжении последних двух тысяч лет. Ею мучились Ницше, Розанов, Мережковский… Её пытался разрешить наш Серебряный век – и, возможно, разрешил бы, если б определённые события не отключили отопление в петербургских и московских квартирах – и тогда стало не до фавнов и атлантид. Трагедия эта – в разделении человека, в утрате цельности. С некоторого Момента бытийная полнота, весна и игра жизни, творческое дерзновение и мощь переместились в область предосудительного, запретного и даже сатанинского, в область Греха и Зла. Вспомним: упоительный ночной полёт нагишом на щётке, волшебная майская ночь на реке, все эти танцующие нимфы, эльфы, козлоногий, священное пламя и запах речной воды. Вся эта роскошь бытия, данная человеку просто по праву рождения – в сфере Воланда, т.е. под запретом и проклятием. Чтобы стать Весной с картины Боттичелли, чтобы реабилитировать плоть и воссоединить её с духом, чтобы вновь обрести античную цельность и воскликнуть: «Свободна!», Маргарите надо «стать ведьмой». По-другому в этом мире, разломанном надвое, уже нельзя. Вся красота и сила Бытия, вся стать человеческая – на половинке Воланда, туда её загнали странные чёрные аскеты, так не любившие тёплый белый мрамор. Воланд пьёт за Бытие дымящийся жертвенный напиток. Райский виноград античности сегодня видится кровью. Князь тьмы пьёт за Солнце – вот как извратили положение вещей чёрные аскеты, загнав нас в двухтысячелетний ступор, в межеумочное зависание без надежды на перезагрузку. Воланд отстаивает жизнь перед Левием Матфеем с его безжизненным тотальным светом. Да какого хрена, спрашивается? Воланд ли это? Может, это Один со своей Дикой Охотой куролесит в советской Москве, оглашая её раскатистым хохотом? О, как трудно его узнать людям разломанного мира, людям раздвоения, трусливым и немощным. О, как запугали этих людей чёрные аскеты (так Савонарола запугал грехами Боттичелли, а отец Матфей – Гоголя). Пожалуй, за две тысячи лет они научили человечество лишь одному: бояться, не сметь, не доверять себе, прозябать в раздвоении и бессилии, влачиться к смерти. Над ними и нами, убогими, потешается Один и его артисты. Мещанам-мышкам и машине сталинизма, всей этой постной, запуганной псевдожизни противопоставил Булгаков свою громокипящую, хулиганскую «языческую» фронду. «Мастер и Маргарита» - это экстремально-весенний роман. Манифест весны в стареющем, выхолощенном, распадном, нецельном мире. Весны весёлой, голой, любящей и злой (как Маргарита) – весны вернувшейся и мстящей.