В Манеже идет и скоро между прочим закроется выставка «Память поколений». Все это организовано владыкой Тихоном Шевкуновым, это и важно (поскольку идею единение народа вокруг государства и государя не скрыть) и совершенно не важно, поскольку люди – тысячи людей, – людей совсем разных и вовсе не таких, каких ожидаешь там увидеть, про идею понимают не точно, но у картины Пластова «Фашист пролетел» плачут, рассматривают лица моряков на картине Мыльникова «Клятва балтийцев» ну и конечно весело фотографируются на фоне Сталина. Сталин спускается по парадной лестнице Большого Кремлёвского дворца на картине «Торжественный прием 24 мая 1945 года». Эта та самая лестница, по которой нынче президент идет во время инаугурации, только он идет вверх, а Сталин наоборот – спускается в окружении совсем не тех, кто выиграл эту войну. Молотов, Микоян, Ворошилов, Калинин, Жданов – тут на парадной лестнице с вождем народов. А на другой стороне зала – Жуков, Рокоссовский, Конев, Шапошников – вожди народа. Того самого, что выиграл войну, и что теперь ходит и внимательно рассматривает каждую трещину на парадных портретах.
Народ на выставке везде, приглядываться не нужно. Маршалы – в одном зале, князья (ну как у Шевкунов без князей) – в другом. А в остальных восьми – лица войны. Искромсанные войной, расплющенные ею, превратившие в камень и сталь. Серия бюстов Веры Мухиной, она потом получит за них Сталинскую премию. Полковник Юсупов. Почти похоронная маска, один глаз полуприкрытый, второй – закрыт повязкой. Кажется, что умереть он должен вот-вот, буквально в мастерской Мухиной, но нет – он переживет ее почти на 30 лет. Она умрет в один год с тем же Сталиным, а он – только в 1981, а мог бы тогда – в 1942-м, как ржевский солдат у Твардовского. И его уже почти кинули в общую могилу, как его просто кто-то узнал. И решили похоронить отдельно, – полковник ведь. А он застонал. И выжил.
Бюст летчицы Будановой. Почти мужское, бесстрастное лицо, похожее на Тильду Суинтон. Погибла в 1943-м где-то под нынешним Луганском, героем страны стала только по указу Ельцина. К 50-летию со дня смерти.
Дейнека. «В оккупации». 18 голов, не всегда лиц. Женщины, старик, подросток, младенец. Кого могли угнать. Самая страшная и самая великая возможно работа на выставке, но не самая моя. Я завис и расплакался над картиной, названия которой я даже не запомнил. НЕвеликая, проходная наверное работа. Женщина в платке стоит на железнодорожных путях. С ней двое детей – мальчик и девочка. Они идут по этим шпалам куда-то на восток, в надежде, что найдут эшелон, который подберет их и увезет в эвакуацию. Так же точно моя бабушка шла с моей мамой и дядей от Москвы, по этим шпалам. Пока не нашлось места в эшелоне.
У каждого своя война. У меня она вот такая: эти поезда месяцами идущие к Уралу. Картофельные очистки, которые жарят дети для своих работающих матерей. Металлические ржавые пирамидки могил с трижды прокрашенными звездами наверху. Инвалиды по электричкам, без рук, без ног, совсем без всего, но живые. Зачем? Для кого живые? Звон десятков орденов на 9 мая, московский салют с крыш подольских 14-этажек. Совсем мало воспоминаний и разговоров и запах просыпающейся русской и украинской земли. Сладость первоцвета или медуницы, чистая вода куриловского ручья, текущего в Пахру, жуки и черви, вылезающие из этой земли, принявшей в себя тогда почти 30 миллионов тел. Весна, которая всегда рядом. Весна, наставшая благодаря им.
У каждого из людей своя война. И своя теперь уже вымышленная память о ней. И – наверно – тот солдат, что должен встать подо Ржевом, на Рижской трассе – это хорошая память. Он почти летит уже, уносимый стаей журавлей, над землей, не зная тогда защитили ль Москву, Волгу, Россию. Ничего не знать, чтоб потом – после смерти – узнать все. Это наверно и есть главная награда им всем.
Я — где крик петушиный
На заре по росе;
Я — где ваши машины
Воздух рвут на шоссе;
Где травинку к травинке
Речка травы прядет, —
Там, куда на поминки
Даже мать не придет.