В эту квази-выборную кампанию я почти целый день провёл в обществе Григория Явлинского. Он приезжал в наш городок, это называлось «начало кампании», хотя по срокам и нормальным представлениям о предвыборной агитации, которые задал один незарегистрированный кандидат, к тому моменту давно полагалось быть не началу, а пику кампании.
И вот один день в маленьком нищем городке. Встреча в музее, встреча в местном ДК, поездка на ферму… Всё это время меня не покидало ощущение неловкости, какого-то даже стыда. Неловкости за умного, пожилого и усталого человека, который и сам чувствовал себя чудовищно неловко, исполняя предложенную ему роль.
Не мне решать, конечно, стоила ли туманная перспектива оказаться неким посланником на Украине этой неловкости. Я бы в такой блуд не вписался. А на старости лет – тем более.
Я полистал перед тем биографию Явлинского. Никаких особых подлостей, часто приписываемых ему, не обнаружил. Говорил и говорит толковые вещи. Основал социал-демократическую (где там вы видели либерализм?) партию-долгожителя. В Псковской области она вообще единственная оппозиционная сила, которая благодаря Льву Шлосбергу научилась и находить новых людей, и собирать деньги, и добиваться успеха.
И при всём этом – ужасно неловко за увиденное хождение в народ. За весь день в Гдове единственный проблеск случился, когда Явлинский вдруг сам, без вопросов на этот счёт, заговорил о своём видении национальной идеи. «Уважение к человеку, – говорит, – вот национальная идея. Уважение к человеку. И сам человек выше интересов государства». И это прозвучало у него как-то необычайно искренне, воодушевлённо, по-настоящему.
Особенно, наверное, потому искренне, что отведённая ему в этой кампании роль была начисто лишена какого-либо уважения к умному, пожилому и усталому человеку Григорию Явлинскому. Но, повторюсь, он сам это выбрал.