Действия советских партизан в тылу врага зимой и весной 1944 года. Оккупированная территория СССР. #карта
"Карты WWII из Истории второй мировой войны 1939 -1945гг." В 12 т. Воениздат, 1973год. #ВОВ
Size: a a a
2018 October 30
О партизанах конечно будет ещё, не единым днем живём. Если кто пропустил - то посмотрите уже выкладывавшийся материал о быте партизан. Пожалуй лучшее и интересное, что есть в канале по теме, ну на данный момент...😉 #интересно
myussr
Генрих Иоффе. "Иные времена". Борьба за прошлое - контроль настоящего. 3. Высокие потолки ИМЛ (продолжение, предыдущий пост, начало см. тут)
В начале октября 1987 года «Дальше, дальше, дальше...» все же была принята к постановке во МХАТе. Несколько раз по просьбе Шатрова и Ефремова наши институтские историки приходили в театр, чтобы помочь актерам приблизиться к той эпохе. Прудкин, Смоктуновский, Борисов, Любшин, Калягин, Кашпур, Васильева, Мягков и другие артисты слушали наши рассказы, задавали вопросы. Сергачева, например, очень волновала роль масонов.
Дело дошло уже и до распределения ролей. Смоктуновский должен был играть Керенского, а Борисов - Сталина. По небольшой реплике, брошенной Керенским (Смоктуновским) Сталину (Борисову), мне стал понятен масштаб Смоктуновского-актера. Обращаясь к Сталину, Керенский говорит с презрительной интонацией:
«Что касается вашего понимания революции, то об этом я уже читал в вашей работе “Краткий курс истории Ве... Ка... Пэ.... Бэ!”».
Кто-то засмеялся: так выразительно это было сказано. Смоктуновский спросил: «Что, понравилось? Запишем!». И сделал пометку в своем тексте пьесы. Сидевший рядом со мной Борисов, покосившись на Смоктуновского, сказал с кавказским акцентом:
«Он еще нэ пачувствовал мою руку... Нычэго, скоро пачувствуэт!»
Между тем обстановка на фронте истории непрерывно усложнялась. У нас в Институте истории «зашатались» сектора, тематически связанные с советским периодом. Было ясно, что на прежних позициях, определяемых решениями съездов КПСС и пленумов ЦК, уже не удержаться. К тому же стал чаще болеть неформальный глава «революционной тематики» Минц, переваливший за девяносто лет. А уже упоминавшийся П. Соболев, в свете происходивших событий, казался просто динозавром. Институт марксизма-ленинизма, наоборот, активизировался. В середине сентября 1987 года опять зашла речь о подготовке новой книги по истории КПСС, рассчитанной на самый широкий читательский круг.
Нас пригласили к директору ИМЛ академику Г. Смирнову, которого в историко-партийных кругах звали Лукичом. Лукич был крупным мужчиной, на лице которого выделялись очки с толстыми стеклами. Но и они не скрывали его сильнейшей близорукости, что придавало лицу мягкое, доброе выражение. В огромном директорском кабинете, устланном мягким ковром, собралось несколько наших институтских и сотрудников ИМЛ. Присутствовал и главный редактор «Московских новостей» Егор Яковлев, ранее известный как лениновед. Впрочем, это было единственное заседание нашей группы, на которое он пришел.
Смирнов говорил просто, ясно. Не чувствовалось никаких следов «академичности». Он сказал, что о книге уже думают в Политбюро. Решения пока никакого нет, но оно вот-вот может последовать, и уж тогда-то для работы будут созданы все условия, в том числе проживание членов группы на даче ЦК, скорее всего - в Серебряном Бору. Затем стали задавать вопросы. Хотелось знать, насколько все же расширяются рамки для свободного изложения материала. Лукич поднял палец вверх и сказал:
«Видите, какие в ИМЛ высокие потолки? И для вас устанавливаются такие же очень высокие потолки. Очень».
Через десять лет после описываемых событий мне попалась книга Лукича, его мемуары «Уроки минувшего». Смирнов рассказывает там о том, как у него росло отрицательное отношение к горбачевской перестройке:
«Речи Михаила Сергеевича о социалистическом выборе, великой правоте Октябрьской революции, об укреплении социализма в СССР через перестройку - не более чем пустая риторика, предназначенная для маскировки и обмана людей».
Неужто так и было?
Время шло к 70-й годовщине Октябрьской революции, и общественность, по традиции, ждала «руководящего» выступления. Никто не сомневался, что на сей раз выступит сам Горбачев: и дата круглая, и время сложное, снова переходное... #интересно
Александр Николаевич Яковлев. Конец 1980-х годов. 📷🔻 #фото
В начале октября 1987 года «Дальше, дальше, дальше...» все же была принята к постановке во МХАТе. Несколько раз по просьбе Шатрова и Ефремова наши институтские историки приходили в театр, чтобы помочь актерам приблизиться к той эпохе. Прудкин, Смоктуновский, Борисов, Любшин, Калягин, Кашпур, Васильева, Мягков и другие артисты слушали наши рассказы, задавали вопросы. Сергачева, например, очень волновала роль масонов.
Дело дошло уже и до распределения ролей. Смоктуновский должен был играть Керенского, а Борисов - Сталина. По небольшой реплике, брошенной Керенским (Смоктуновским) Сталину (Борисову), мне стал понятен масштаб Смоктуновского-актера. Обращаясь к Сталину, Керенский говорит с презрительной интонацией:
«Что касается вашего понимания революции, то об этом я уже читал в вашей работе “Краткий курс истории Ве... Ка... Пэ.... Бэ!”».
Кто-то засмеялся: так выразительно это было сказано. Смоктуновский спросил: «Что, понравилось? Запишем!». И сделал пометку в своем тексте пьесы. Сидевший рядом со мной Борисов, покосившись на Смоктуновского, сказал с кавказским акцентом:
«Он еще нэ пачувствовал мою руку... Нычэго, скоро пачувствуэт!»
Между тем обстановка на фронте истории непрерывно усложнялась. У нас в Институте истории «зашатались» сектора, тематически связанные с советским периодом. Было ясно, что на прежних позициях, определяемых решениями съездов КПСС и пленумов ЦК, уже не удержаться. К тому же стал чаще болеть неформальный глава «революционной тематики» Минц, переваливший за девяносто лет. А уже упоминавшийся П. Соболев, в свете происходивших событий, казался просто динозавром. Институт марксизма-ленинизма, наоборот, активизировался. В середине сентября 1987 года опять зашла речь о подготовке новой книги по истории КПСС, рассчитанной на самый широкий читательский круг.
Нас пригласили к директору ИМЛ академику Г. Смирнову, которого в историко-партийных кругах звали Лукичом. Лукич был крупным мужчиной, на лице которого выделялись очки с толстыми стеклами. Но и они не скрывали его сильнейшей близорукости, что придавало лицу мягкое, доброе выражение. В огромном директорском кабинете, устланном мягким ковром, собралось несколько наших институтских и сотрудников ИМЛ. Присутствовал и главный редактор «Московских новостей» Егор Яковлев, ранее известный как лениновед. Впрочем, это было единственное заседание нашей группы, на которое он пришел.
Смирнов говорил просто, ясно. Не чувствовалось никаких следов «академичности». Он сказал, что о книге уже думают в Политбюро. Решения пока никакого нет, но оно вот-вот может последовать, и уж тогда-то для работы будут созданы все условия, в том числе проживание членов группы на даче ЦК, скорее всего - в Серебряном Бору. Затем стали задавать вопросы. Хотелось знать, насколько все же расширяются рамки для свободного изложения материала. Лукич поднял палец вверх и сказал:
«Видите, какие в ИМЛ высокие потолки? И для вас устанавливаются такие же очень высокие потолки. Очень».
Через десять лет после описываемых событий мне попалась книга Лукича, его мемуары «Уроки минувшего». Смирнов рассказывает там о том, как у него росло отрицательное отношение к горбачевской перестройке:
«Речи Михаила Сергеевича о социалистическом выборе, великой правоте Октябрьской революции, об укреплении социализма в СССР через перестройку - не более чем пустая риторика, предназначенная для маскировки и обмана людей».
Неужто так и было?
Время шло к 70-й годовщине Октябрьской революции, и общественность, по традиции, ждала «руководящего» выступления. Никто не сомневался, что на сей раз выступит сам Горбачев: и дата круглая, и время сложное, снова переходное... #интересно
Александр Николаевич Яковлев. Конец 1980-х годов. 📷🔻 #фото
Генрих Иоффе. "Иные времена". Борьба за прошлое - контроль настоящего. 4. "Говори!".
А по Москве повсюду - в научных учреждениях, издательствах, редакциях - что ни день, возникали разные круглые столы, за которыми шли горячие споры о прошлом и настоящем. Часто бывавший в «Доме на набережной» юный длинный симпатяга Саша Буравский сразу стал знаменит своей пьесой, которая называлась «Говори!». Ее поставил в Театре Ермоловой Валерий Фокин, и попасть на спектакль было очень трудно. Над входом в театр долго висело полотнище с надписью «Говори!».
И Москва, во всяком случае в лице так называемой интеллектуальной элиты, говорила. У меня частично сохранились пригласительные билеты на эти круглые столы и другие встречи в Институте научной информации по общественным наукам АН СССР (ИНИОН), в редакции БСЭ, Педагогическом институте им. Крупской, МГУ, Институте ядерных исследований, Доме политпросвета горкома партии (на Трубной), Главном архивном управлении, в редакции «Правды», Центральном доме литераторов, АПН и др. Говорили чуть ли не взахлеб. Вспоминался донской атаман Каледин, который, обращаясь к Донскому правительству в январе 1918 года, сказал: «Господа, говорите короче! Ведь от болтовни погибла Россия!».
В АПН его глава В. Фалин, похожий на монаха какого-то католического ордена, собрал у себя «звезд перестройки» - Ю. Афанасьева, философа А. Бутенко, историков П. Волобуева, В. Поликарпова, еще несколько человек. Говорили опять взахлеб. Несколько часов. Афанасьев теперь уже отвергал поколебленные, но еще не отброшенные рамки марксизма-ленинизма.
«То, что мы сотворили, - говорил он, - это с социализмом не имеет ничего общего. Тут нечего подсчитывать плюсы и минусы. Теперь требуется национальное покаяние за революцию и за все то, что делалось впоследствии, за стремление установить во всем мире наши порядки».
Он напомнил всем, как на ТВ, в программе «Время», наша пятиконечная звездочка облетает, охватывает весь земной шар. Резко отозвался Афанасьев о нашем старике Минце (а был когда-то его аспирантом):
«Самый рьяный проводник сталинских схем в истории».
Хорошо выступил Волобуев. Он говорил о возможных альтернативах 17-му году, и это прозвучало очень актуально, так как все чувствовали, что страна опять на развилке дороги: направо пойдешь, налево пойдешь...
В первых числах ноября наконец выступил Горбачев. Он намного больше, чем обычно в такого рода докладах, сказал о Февральской революции, но об Октябре, несмотря на некоторые новшества, говорил в привычных рамках «героической концепции». Некоторые «прорабы перестройки» сокрушенно цокали языками: ждали большего.
6 ноября состоялся прогон шатровского «Бреста» в Театре Вахтангова. Спектакль поставил знаменитый грузинский режиссер Р. Стуруа, М. Ульянов играл Ленина, В. Лановой - Троцкого, А. Филиппенко - Бухарина. Перед входом в театр я встретил Афанасьева. Он кого-то ждал. Я спросил его, что он думает о докладе Горбачева. «Да, подвел нас Михаил Сергеевич, подвел!» - сказал он то ли сокрушенно, то ли с пониманием того, что так оно и должно было случиться.
Я пришел в боковую ложу, где мне было отведено место, еще до звонка, но вбежавшая билетерша в панике буквально выгнала всех, кто там находился: оказывается, на премьеру прибыл сам Горбачев с Раисой Максимовной, М. Горбачев. Середина 80-х гг. и охрана, видимо, осматривала зал. Когда высокие гости появились в своей ложе, их приветствовали аплодисментами, но не слишком бурными. Спектакль был встречен хорошо. Ульянов спрыгнул со сцены, подошел к ложе, обнимался и целовался с Горбачевым и Раисой... И все же осталось какое-то странное впечатление. Ленин дико кричал, падал на пол, становился перед Троцким на колени, умолял его подписать мирный договор в Бресте. А Троцкий появлялся из стены в бурке, со свечой в одной руке и дирижерской палочкой в другой...
#интересно
А по Москве повсюду - в научных учреждениях, издательствах, редакциях - что ни день, возникали разные круглые столы, за которыми шли горячие споры о прошлом и настоящем. Часто бывавший в «Доме на набережной» юный длинный симпатяга Саша Буравский сразу стал знаменит своей пьесой, которая называлась «Говори!». Ее поставил в Театре Ермоловой Валерий Фокин, и попасть на спектакль было очень трудно. Над входом в театр долго висело полотнище с надписью «Говори!».
И Москва, во всяком случае в лице так называемой интеллектуальной элиты, говорила. У меня частично сохранились пригласительные билеты на эти круглые столы и другие встречи в Институте научной информации по общественным наукам АН СССР (ИНИОН), в редакции БСЭ, Педагогическом институте им. Крупской, МГУ, Институте ядерных исследований, Доме политпросвета горкома партии (на Трубной), Главном архивном управлении, в редакции «Правды», Центральном доме литераторов, АПН и др. Говорили чуть ли не взахлеб. Вспоминался донской атаман Каледин, который, обращаясь к Донскому правительству в январе 1918 года, сказал: «Господа, говорите короче! Ведь от болтовни погибла Россия!».
В АПН его глава В. Фалин, похожий на монаха какого-то католического ордена, собрал у себя «звезд перестройки» - Ю. Афанасьева, философа А. Бутенко, историков П. Волобуева, В. Поликарпова, еще несколько человек. Говорили опять взахлеб. Несколько часов. Афанасьев теперь уже отвергал поколебленные, но еще не отброшенные рамки марксизма-ленинизма.
«То, что мы сотворили, - говорил он, - это с социализмом не имеет ничего общего. Тут нечего подсчитывать плюсы и минусы. Теперь требуется национальное покаяние за революцию и за все то, что делалось впоследствии, за стремление установить во всем мире наши порядки».
Он напомнил всем, как на ТВ, в программе «Время», наша пятиконечная звездочка облетает, охватывает весь земной шар. Резко отозвался Афанасьев о нашем старике Минце (а был когда-то его аспирантом):
«Самый рьяный проводник сталинских схем в истории».
Хорошо выступил Волобуев. Он говорил о возможных альтернативах 17-му году, и это прозвучало очень актуально, так как все чувствовали, что страна опять на развилке дороги: направо пойдешь, налево пойдешь...
В первых числах ноября наконец выступил Горбачев. Он намного больше, чем обычно в такого рода докладах, сказал о Февральской революции, но об Октябре, несмотря на некоторые новшества, говорил в привычных рамках «героической концепции». Некоторые «прорабы перестройки» сокрушенно цокали языками: ждали большего.
6 ноября состоялся прогон шатровского «Бреста» в Театре Вахтангова. Спектакль поставил знаменитый грузинский режиссер Р. Стуруа, М. Ульянов играл Ленина, В. Лановой - Троцкого, А. Филиппенко - Бухарина. Перед входом в театр я встретил Афанасьева. Он кого-то ждал. Я спросил его, что он думает о докладе Горбачева. «Да, подвел нас Михаил Сергеевич, подвел!» - сказал он то ли сокрушенно, то ли с пониманием того, что так оно и должно было случиться.
Я пришел в боковую ложу, где мне было отведено место, еще до звонка, но вбежавшая билетерша в панике буквально выгнала всех, кто там находился: оказывается, на премьеру прибыл сам Горбачев с Раисой Максимовной, М. Горбачев. Середина 80-х гг. и охрана, видимо, осматривала зал. Когда высокие гости появились в своей ложе, их приветствовали аплодисментами, но не слишком бурными. Спектакль был встречен хорошо. Ульянов спрыгнул со сцены, подошел к ложе, обнимался и целовался с Горбачевым и Раисой... И все же осталось какое-то странное впечатление. Ленин дико кричал, падал на пол, становился перед Троцким на колени, умолял его подписать мирный договор в Бресте. А Троцкий появлялся из стены в бурке, со свечой в одной руке и дирижерской палочкой в другой...
#интересно
myussr
Генрих Иоффе. "Иные времена". Борьба за прошлое - контроль настоящего. 4. "Говори!".
А по Москве повсюду - в научных учреждениях, издательствах, редакциях - что ни день, возникали разные круглые столы, за которыми шли горячие споры о прошлом и настоящем. Часто бывавший в «Доме на набережной» юный длинный симпатяга Саша Буравский сразу стал знаменит своей пьесой, которая называлась «Говори!». Ее поставил в Театре Ермоловой Валерий Фокин, и попасть на спектакль было очень трудно. Над входом в театр долго висело полотнище с надписью «Говори!».
И Москва, во всяком случае в лице так называемой интеллектуальной элиты, говорила. У меня частично сохранились пригласительные билеты на эти круглые столы и другие встречи в Институте научной информации по общественным наукам АН СССР (ИНИОН), в редакции БСЭ, Педагогическом институте им. Крупской, МГУ, Институте ядерных исследований, Доме политпросвета горкома партии (на Трубной), Главном архивном управлении, в редакции «Правды», Центральном доме литераторов, АПН и др. Говорили чуть ли не взахлеб. Вспоминался донской атаман Каледин, который, обращаясь к Донскому правительству в январе 1918 года, сказал: «Господа, говорите короче! Ведь от болтовни погибла Россия!».
В АПН его глава В. Фалин, похожий на монаха какого-то католического ордена, собрал у себя «звезд перестройки» - Ю. Афанасьева, философа А. Бутенко, историков П. Волобуева, В. Поликарпова, еще несколько человек. Говорили опять взахлеб. Несколько часов. Афанасьев теперь уже отвергал поколебленные, но еще не отброшенные рамки марксизма-ленинизма.
«То, что мы сотворили, - говорил он, - это с социализмом не имеет ничего общего. Тут нечего подсчитывать плюсы и минусы. Теперь требуется национальное покаяние за революцию и за все то, что делалось впоследствии, за стремление установить во всем мире наши порядки».
Он напомнил всем, как на ТВ, в программе «Время», наша пятиконечная звездочка облетает, охватывает весь земной шар. Резко отозвался Афанасьев о нашем старике Минце (а был когда-то его аспирантом):
«Самый рьяный проводник сталинских схем в истории».
Хорошо выступил Волобуев. Он говорил о возможных альтернативах 17-му году, и это прозвучало очень актуально, так как все чувствовали, что страна опять на развилке дороги: направо пойдешь, налево пойдешь...
В первых числах ноября наконец выступил Горбачев. Он намного больше, чем обычно в такого рода докладах, сказал о Февральской революции, но об Октябре, несмотря на некоторые новшества, говорил в привычных рамках «героической концепции». Некоторые «прорабы перестройки» сокрушенно цокали языками: ждали большего.
6 ноября состоялся прогон шатровского «Бреста» в Театре Вахтангова. Спектакль поставил знаменитый грузинский режиссер Р. Стуруа, М. Ульянов играл Ленина, В. Лановой - Троцкого, А. Филиппенко - Бухарина. Перед входом в театр я встретил Афанасьева. Он кого-то ждал. Я спросил его, что он думает о докладе Горбачева. «Да, подвел нас Михаил Сергеевич, подвел!» - сказал он то ли сокрушенно, то ли с пониманием того, что так оно и должно было случиться.
Я пришел в боковую ложу, где мне было отведено место, еще до звонка, но вбежавшая билетерша в панике буквально выгнала всех, кто там находился: оказывается, на премьеру прибыл сам Горбачев с Раисой Максимовной, М. Горбачев. Середина 80-х гг. и охрана, видимо, осматривала зал. Когда высокие гости появились в своей ложе, их приветствовали аплодисментами, но не слишком бурными. Спектакль был встречен хорошо. Ульянов спрыгнул со сцены, подошел к ложе, обнимался и целовался с Горбачевым и Раисой... И все же осталось какое-то странное впечатление. Ленин дико кричал, падал на пол, становился перед Троцким на колени, умолял его подписать мирный договор в Бресте. А Троцкий появлялся из стены в бурке, со свечой в одной руке и дирижерской палочкой в другой...
#интересно
А по Москве повсюду - в научных учреждениях, издательствах, редакциях - что ни день, возникали разные круглые столы, за которыми шли горячие споры о прошлом и настоящем. Часто бывавший в «Доме на набережной» юный длинный симпатяга Саша Буравский сразу стал знаменит своей пьесой, которая называлась «Говори!». Ее поставил в Театре Ермоловой Валерий Фокин, и попасть на спектакль было очень трудно. Над входом в театр долго висело полотнище с надписью «Говори!».
И Москва, во всяком случае в лице так называемой интеллектуальной элиты, говорила. У меня частично сохранились пригласительные билеты на эти круглые столы и другие встречи в Институте научной информации по общественным наукам АН СССР (ИНИОН), в редакции БСЭ, Педагогическом институте им. Крупской, МГУ, Институте ядерных исследований, Доме политпросвета горкома партии (на Трубной), Главном архивном управлении, в редакции «Правды», Центральном доме литераторов, АПН и др. Говорили чуть ли не взахлеб. Вспоминался донской атаман Каледин, который, обращаясь к Донскому правительству в январе 1918 года, сказал: «Господа, говорите короче! Ведь от болтовни погибла Россия!».
В АПН его глава В. Фалин, похожий на монаха какого-то католического ордена, собрал у себя «звезд перестройки» - Ю. Афанасьева, философа А. Бутенко, историков П. Волобуева, В. Поликарпова, еще несколько человек. Говорили опять взахлеб. Несколько часов. Афанасьев теперь уже отвергал поколебленные, но еще не отброшенные рамки марксизма-ленинизма.
«То, что мы сотворили, - говорил он, - это с социализмом не имеет ничего общего. Тут нечего подсчитывать плюсы и минусы. Теперь требуется национальное покаяние за революцию и за все то, что делалось впоследствии, за стремление установить во всем мире наши порядки».
Он напомнил всем, как на ТВ, в программе «Время», наша пятиконечная звездочка облетает, охватывает весь земной шар. Резко отозвался Афанасьев о нашем старике Минце (а был когда-то его аспирантом):
«Самый рьяный проводник сталинских схем в истории».
Хорошо выступил Волобуев. Он говорил о возможных альтернативах 17-му году, и это прозвучало очень актуально, так как все чувствовали, что страна опять на развилке дороги: направо пойдешь, налево пойдешь...
В первых числах ноября наконец выступил Горбачев. Он намного больше, чем обычно в такого рода докладах, сказал о Февральской революции, но об Октябре, несмотря на некоторые новшества, говорил в привычных рамках «героической концепции». Некоторые «прорабы перестройки» сокрушенно цокали языками: ждали большего.
6 ноября состоялся прогон шатровского «Бреста» в Театре Вахтангова. Спектакль поставил знаменитый грузинский режиссер Р. Стуруа, М. Ульянов играл Ленина, В. Лановой - Троцкого, А. Филиппенко - Бухарина. Перед входом в театр я встретил Афанасьева. Он кого-то ждал. Я спросил его, что он думает о докладе Горбачева. «Да, подвел нас Михаил Сергеевич, подвел!» - сказал он то ли сокрушенно, то ли с пониманием того, что так оно и должно было случиться.
Я пришел в боковую ложу, где мне было отведено место, еще до звонка, но вбежавшая билетерша в панике буквально выгнала всех, кто там находился: оказывается, на премьеру прибыл сам Горбачев с Раисой Максимовной, М. Горбачев. Середина 80-х гг. и охрана, видимо, осматривала зал. Когда высокие гости появились в своей ложе, их приветствовали аплодисментами, но не слишком бурными. Спектакль был встречен хорошо. Ульянов спрыгнул со сцены, подошел к ложе, обнимался и целовался с Горбачевым и Раисой... И все же осталось какое-то странное впечатление. Ленин дико кричал, падал на пол, становился перед Троцким на колени, умолял его подписать мирный договор в Бресте. А Троцкий появлялся из стены в бурке, со свечой в одной руке и дирижерской палочкой в другой...
#интересно
Но «Брест» был уже пройденным этапом. Ефремов хотел поставить свой спектакль, сказать слово, способное повлиять на общественный настрой. Это он связывал с «Дальше, дальше, дальше...». Пьеса уже была передана главному редактору «Знамени» Г. Бакланову, но он, естественно, не мог напечатать ее в журнале без санкции ИМЛ. Обратились туда. За подписью Лукича пришла какая-то кислая бумага с разного рода замечаниями. Смысл их сводился к тому, что нельзя отрицать заслуги Сталина в деле построения социализма, и что социализм построили, хотя, конечно, были допущены ошибки и просчеты. Бухаринская же альтернатива Сталину (Бухарина в это время пытались поднять на пьедестал) «не учитывает фактора времени».
Снова состоялся сбор в «Доме на набережной». Приехавший Ефремов сказал, что «Брест» Стуруа ему не по душе, что на самом деле просто существовала «малина» с паханом, крестным отцом и т. п. Тут же он изобразил это свое понимание в лицах. Ему же хочется, чтобы Ленин был показан как человек, создавший Сталину условия для его власти, но ужаснувшийся содеянному. Его поддержал Л. Карпинский, который говорил, закуривая одну сигарету за другой.
Примерно в это же время на небосклоне Научного совета появился любопытный человек. Его звали Гелий Рябов. В узких кинематографических кругах он был довольно широко известен как сценарист фильма «Рожденные революцией», посвященного первым годам советской милиции. Этот фильм был удостоен Государственной премии. Теперь Гелий Трофимович замыслил создание многосерийного исторического полотна о гражданской войне. Фильм, по его словам, должен был покончить с «однобокостью», с героизацией красных и очернением белых. В нашем институте, вернее, в Научном совете, Рябов хлопотал о бумаге, позволяющей ему подкрепить заявку на такого рода фильм. Старик Минц бумагу подмахнул, но на этом мои встречи с Рябовым не прекратились.
Однажды (это было уже в 1988 году) я побывал у Рябова дома. Прошли в его комнату-кабинет, и я... ахнул от неожиданности. Все стены комнаты были увешаны портретами и фотографиями царствовавших особ, великих князей, белых генералов и т. д. Тут Рябов поведал, что еще в 1979 году, вместе со своим приятелем-геологом, он, опираясь на некоторые секретные архивные материалы и прежде всего на сверхсекретную «Записку Юровского» (коменданта Ипатьевского дома в 1918 году), хранившуюся в партархиве, нашел и раскопал место, где Юровский с товарищами тайно погребли останки царской семьи и ее слуг. Таким образом, он нашел то, что не мог найти в 1919 году колчаковский следователь Н. Соколов, ходивший по деревенскому настилу на Коптяковском проселке в Поросенковом лугу и не подозревавший, что там, под настилом, - царские останки. Не верилось глазам и ушам. А Рябов показывал какие-то бережно хранимые альбомы, экспонаты, небольшую коробочку, под стеклом которой лежали рыжеватые волосы, по убеждению Рябова, чуть ли не с головы самого императора. Все это представлялось невероятным!
Впоследствии Г. Рябов опубликовал книжку «Как это было», в которой изложил историю поисков останков бывших венценосцев, историю всего, что происходило вокруг, а также свое монархическое кредо. Эта книга наводит на мысль, что «тайные раскопки» Рябова и его приятеля имели какую-то не менее тайную поддержку со стороны «сильных мира сего». Одним из этих «сильных» мог быть министр внутренних дел брежневско-андроповского времени Н. Щелоков - могучая фигура с трагической судьбой: он сам и его жена покончили жизнь самоубийством. Если за спиной Рябова действительно незримо стоял Щелоков, то чего он мог хотеть? Какую цель преследовал? #интересно
Снова состоялся сбор в «Доме на набережной». Приехавший Ефремов сказал, что «Брест» Стуруа ему не по душе, что на самом деле просто существовала «малина» с паханом, крестным отцом и т. п. Тут же он изобразил это свое понимание в лицах. Ему же хочется, чтобы Ленин был показан как человек, создавший Сталину условия для его власти, но ужаснувшийся содеянному. Его поддержал Л. Карпинский, который говорил, закуривая одну сигарету за другой.
Примерно в это же время на небосклоне Научного совета появился любопытный человек. Его звали Гелий Рябов. В узких кинематографических кругах он был довольно широко известен как сценарист фильма «Рожденные революцией», посвященного первым годам советской милиции. Этот фильм был удостоен Государственной премии. Теперь Гелий Трофимович замыслил создание многосерийного исторического полотна о гражданской войне. Фильм, по его словам, должен был покончить с «однобокостью», с героизацией красных и очернением белых. В нашем институте, вернее, в Научном совете, Рябов хлопотал о бумаге, позволяющей ему подкрепить заявку на такого рода фильм. Старик Минц бумагу подмахнул, но на этом мои встречи с Рябовым не прекратились.
Однажды (это было уже в 1988 году) я побывал у Рябова дома. Прошли в его комнату-кабинет, и я... ахнул от неожиданности. Все стены комнаты были увешаны портретами и фотографиями царствовавших особ, великих князей, белых генералов и т. д. Тут Рябов поведал, что еще в 1979 году, вместе со своим приятелем-геологом, он, опираясь на некоторые секретные архивные материалы и прежде всего на сверхсекретную «Записку Юровского» (коменданта Ипатьевского дома в 1918 году), хранившуюся в партархиве, нашел и раскопал место, где Юровский с товарищами тайно погребли останки царской семьи и ее слуг. Таким образом, он нашел то, что не мог найти в 1919 году колчаковский следователь Н. Соколов, ходивший по деревенскому настилу на Коптяковском проселке в Поросенковом лугу и не подозревавший, что там, под настилом, - царские останки. Не верилось глазам и ушам. А Рябов показывал какие-то бережно хранимые альбомы, экспонаты, небольшую коробочку, под стеклом которой лежали рыжеватые волосы, по убеждению Рябова, чуть ли не с головы самого императора. Все это представлялось невероятным!
Впоследствии Г. Рябов опубликовал книжку «Как это было», в которой изложил историю поисков останков бывших венценосцев, историю всего, что происходило вокруг, а также свое монархическое кредо. Эта книга наводит на мысль, что «тайные раскопки» Рябова и его приятеля имели какую-то не менее тайную поддержку со стороны «сильных мира сего». Одним из этих «сильных» мог быть министр внутренних дел брежневско-андроповского времени Н. Щелоков - могучая фигура с трагической судьбой: он сам и его жена покончили жизнь самоубийством. Если за спиной Рябова действительно незримо стоял Щелоков, то чего он мог хотеть? Какую цель преследовал? #интересно
Старая полароидная карточка, сделанная 8 марта 1976 года в день рождения Андрея Миронова в квартире Высоцкого на Малой Грузинской. Слева - Кирилл Ласкари (брат Андрея), рядом Марина Влади, Владимир Высоцкий, Лариса Голубкина и сам именинник, Андрей Миронов. Фотографировал Михаил Брук, журналист.
- В тот день мы пели вместе с Володей "Меня зовут юнцом безусым..." - вспоминает Ларисa. #фото
- В тот день мы пели вместе с Володей "Меня зовут юнцом безусым..." - вспоминает Ларисa. #фото
Владимир Прагер. Машенька. СССР. 1956 год. #живопись
Картина с выставки "Комсомол: время, события, люди", посвященной 100-летию ВЛКСМ. Из собрания Иркутского областного художественного музея.
Картина с выставки "Комсомол: время, события, люди", посвященной 100-летию ВЛКСМ. Из собрания Иркутского областного художественного музея.
myussr
Конечно Александр Ткаченко
(© grimm40), невероятно крут, не только своим "советским автопромом", который я уже выкладывал, но и ретрофутуризмом, где даже роботы по-советски разговаривают, а за каждым штрихом рисунка видно наше советское прошлое... 🔻 #gif
(© grimm40), невероятно крут, не только своим "советским автопромом", который я уже выкладывал, но и ретрофутуризмом, где даже роботы по-советски разговаривают, а за каждым штрихом рисунка видно наше советское прошлое... 🔻 #gif
Осенняя картинка на СССР от ©grimm40. #стилизация
2018 October 31
Отрывной календарь. Политиздат. СССР 1959г.
Интеллектуальный раблезианец...
Жизнь Д. Черкасского неразрывно связана с Советской Украиной. Все так скромно вспоминают советские мультики, и за кадром остаётся, что тот же "Врунгель" и все его инновации, это "Киевнаучфильм". Да и наверное никто лучше не расскажет о нём, чем сам автор. Это интервью Черкасский дал укранскому "Дню" на свой 85-летный юбилей. Много интересного и любопытного, на мой взгляд 🤔 рассказал... 🔻 #личность #интересно
Жизнь Д. Черкасского неразрывно связана с Советской Украиной. Все так скромно вспоминают советские мультики, и за кадром остаётся, что тот же "Врунгель" и все его инновации, это "Киевнаучфильм". Да и наверное никто лучше не расскажет о нём, чем сам автор. Это интервью Черкасский дал укранскому "Дню" на свой 85-летный юбилей. Много интересного и любопытного, на мой взгляд 🤔 рассказал... 🔻 #личность #интересно
Легендарный крейсер "Аврора" проходит Дворцовый мост. г. Ленинград. СССР. 1967 год. Фото: И. Бармин/ТАСС. #фото
Фонтан "Девушка с веслом" в парке Горького г. Минск. СССР. 1957-59 год. + групповое #фото...
Жаль, таких девушек больше не встретить в парке... 😢
Жаль, таких девушек больше не встретить в парке... 😢
Худ. Н.М. Никонов. "Бомбист, бросающий бомбу в казачий разъезд в 1905 году." СССР. Госзнак. 1930 год. Изд. Музея Революции СССР. 10х15см. #открытка
myussr
📌 🚇 🎨 И чтоб как-то закончить эту бесконечную тему с метро, лонгрид о "советской готике". Да готика, но не мрачное средневековье, а светлые небеса будущего. Станция им. Маяковского. Именно там найдете 34 мозаики Дейнеки-Фролова, именно ее (несколько секций в натуральную величину) возили в 1939 году на Всемирную выставку в Нью-Йорк, где она взяла Гран-При лучшего в мире метро. Творение Душкина (а ведь он решал сложнейшую инженерную задачу) из другого мира, где не строят супермаркеты из быстровозводимых конструкций, которые обваливаются в снежную зиму, я уже не говорю про порфир, которым отделывали станцию и мозаику.
Как анонс, хочу сказать, что Всемирная выставка 1939 года вещь мощная и очень ёмкая. И о ней и её советском павильоне и экспонатах я обязательно буду говорить... #мозаика #техника
Как анонс, хочу сказать, что Всемирная выставка 1939 года вещь мощная и очень ёмкая. И о ней и её советском павильоне и экспонатах я обязательно буду говорить... #мозаика #техника
Работы А.А. Дейнеки (1899-1969) уже не раз мелькали в канале. Это - его военные эскизы. Их, и не только их, можно посмотреть на Выставке, которая проходит в Государственном музее архитектуры им. А.В.Щусева, по 13 ноября. На выставке представлены работы из семейного архива художника, которые ни разу не выставлялись в таком объёме и с таким полным обзором всего творческого пути автора. #искусство
myussr
📌 🚇 🎨 И чтоб как-то закончить эту бесконечную тему с метро, лонгрид о "советской готике". Да готика, но не мрачное средневековье, а светлые небеса будущего. Станция им. Маяковского. Именно там найдете 34 мозаики Дейнеки-Фролова, именно ее (несколько секций в натуральную величину) возили в 1939 году на Всемирную выставку в Нью-Йорк, где она взяла Гран-При лучшего в мире метро. Творение Душкина (а ведь он решал сложнейшую инженерную задачу) из другого мира, где не строят супермаркеты из быстровозводимых конструкций, которые обваливаются в снежную зиму, я уже не говорю про порфир, которым отделывали станцию и мозаику.
Как анонс, хочу сказать, что Всемирная выставка 1939 года вещь мощная и очень ёмкая. И о ней и её советском павильоне и экспонатах я обязательно буду говорить... #мозаика #техника
Как анонс, хочу сказать, что Всемирная выставка 1939 года вещь мощная и очень ёмкая. И о ней и её советском павильоне и экспонатах я обязательно буду говорить... #мозаика #техника
