Сриниваса Рамануджан родился в 1887 году на юге Индии. После того, как он научился математике в подростковом возрасте сам, по нескольким старым учебникам, не имя доступа к университетским ресурсам или другим математикам, в возрасте 26 лет он написал в Англию, профессору Кембриджского университета Годфри Харди. Харди увидел в его письме множество замечательных формул, которые он сам не знал, как доказать. Он пригласил Рамануджана в Кембридж, и Рамануджан прожил в Англии несколько лет, но по причинам пошатнувшегося здоровья вернулся в Индию в 1919 году и в следующем году умер всего в 32 года от инфекционного заболевания - какого именно, до сих пор спорят.
С тех пор его историю рассказывали в многочисленных фильмах, книгах, видео на Ютубе итд. И каждый раз, когда я вижу очередную запись в блоге или видео о нем, меня раздражает то, как его историю представляют как победу гения над обстоятельствами.
На самом деле Рамануджан это трагичная история.
Когда читаешь воспоминания о Рамануджане (Харди и других) или реакцию математиков от знакомства с его формулами, главное, что сквозит в них - благоговение перед недостижимым уровнем, перед глубиной проникновения и легкостью, с которой он ясно видит то, к чему лучшим другим надо упорно продираться, и это еще если видно, куда продираться, а часто нет, часто результаты Рамануджана - словно чудесные всполохи, приходящие неизвестно откуда.
И вот - потрясающий гений уровня, какого лучшим, какого лучшим математикам его эпохи трудно даже представить, родился в неправильной стране в неправильной страте в неправильное время - и 99% его дара оказалось утерянным из-за того, как он пришел к математике и вошел в нее. Он всю свою короткую жизнь занимался почти исключительно бесконечными рядами, цепными дробями, и прочими результатами из классического матанализа и стыка анализа с теорией чисел. Лишь очень изредка, в виде исключения, открытые им формулы пригождались другим математикам или влекли за собой какие-то новые открытия. Разумеется это в тысячу раз больше чем я когда-то смогу или буду знать, но в тысячу раз меньше, чем он мог бы достичь. Настоящая математика его времени прошла мимо него, а он может быть мог не только ее знать и преуспеть в ней, но и лидировать и изобретать новую на поколение-два раньше. Конечно, никто не знает что могло бы быть, но возможно.
Огромная трагедия в популярном изложении превращается в набор вдохновительных жизнеутверждающих банальностей.
