Когда я наконец отыскал проездной и приложил его к турникету, поезд уже подошёл. Внизу справа раздался знакомый шум. Мы небыстро сошли со лестницы (в правой руке я нес аккумулятор) и заскочили в ближайшую дверь, в самом хвосте поезда. Двери захлопнулись за нашими спинами. Приготовившись убить ближайшие полчаса за чтением ТГ и прослушиванием английских подкастов, я размотал наушники и начал перебирать кнопки. Задремать, однако, не получилось. На следующей станции постукивая железными ходунками в наш вагон ввалился старик. С бородой разных цветов, в потрепанной куртке и засаленных брюках— его одежда была под стать его внешности. С трудом сев на освобожденное некой девушкой ближайшее к выходу место, он оказался прямо напротив меня. Ходунки задевали мои ноги, я отодвинулся. Спустя минуту я почувствовал малоприятную вонь, — догадаться о её источнике было не сложно. Смесь пота, мёртвой кожи и очевидно мочи — короче тела, напрочь забывшего о гигиене, не позволяла мне более оставаться на прежнем месте. Я попросил отца пересесть, на что тот ответил молчаливым согласием и встал. Старик меж тем начал беседу с уступившей ему место девушкой, говорил что-то о своей больной ноге и все больше скатывался на маловразумительный монолог. Сесть нам не удалось, вагон был изрядно полон, несмотря на субботнее утро. Пришлось встать у следующего выхода, но даже там мы были в некоторой досягаемости стариковских ароматов. "Не моется - значит шизоид" подумал я и посмотрел на отца, который был наверно даже чуть старше того незнакомца. Следом за нами, в сторону от немытого шизоида стали проходить остальные. Покачиваясь от толчков поезда, отец сосредоточенно доигрывал партию в шахматы на телефоном. Внезапно в вагоне раздался женский крик! Головы синхронно обернулись на его источник. В пустом конце вагона старик, прижав девушку к полу ходунками, стягивал со своей задницы штаны и наседал на жертву. Ясно было, что он собирается на неё насрать. И действительно, через какие-то несколько секунд нечто чёрное разлилось по мелированной макушке надрывающейся особы. Дело было сделано мастерски. Далее случилось непонятное — словно по команде, те кто секундой ранее сверлил старика глазами полными ненависти и отвращения, разом отвернулись словно ничего и не случилось. Не помогал ни истошный визг жертвы, ни новый тошнотворный аромат, гораздо сильнее наполнявший пространство вагона. Эти двое словно стали невидимы для общества, уподобившись бомжам и попрошайкам, совокупляющимся собакам и бездарным уличным музыкантам. Никто даже не пытался вызвать ментов. Прибыв на станцию, вагон исторг из себя всех, кроме тех двоих. Сгрудившись на станции, сквозь стекло поезда они наблюдали за дальнейшим развитием событием. Нам с отцом ничего не оставалось сделать как последовать их примеру. К тому времени как старая мразь завершила свою изощренную экзекуцию, в вагон вбежали менты. Видно было что они растерялась. Освободив рыдающую девку из капкана ходунков и усадив её на сиденье, они вынесли тело старика. Его трясло, голова болталась словно мяч, изо рта шла пена. Расступившаяся публика ахнула, часть потихоньку стала выходить из метро и искать ближайшую остановку. Прибывшие врачи уже ничем не могли помочь бедняга — старик умер от эпилептического присадка. Мы тоже вышли из метро и вдохнули прохладного ноябрьского воздуха, остановка была совсем рядом...