Никто не станет отрицать, что возвращение в то небезопасное время вполне возможно — некоторые и вовсе полагают, что девяностые как комплекс явлений в России так и не закончились. Сейчас, когда в разговорах вновь замелькало выражение «рублевая зона», не лишним будет подучить уроки городской войны за самореализацию, которую вели представители формейшена. Они отвергали любую торговлю собой — их песни не звучали по радио, а клубные концерты всегда походили на диверсию. «Здравствуйте, посетители нэпманского кабака, мы сейчас для вас поиграем, точнее, не для вас, а для себя, конечно» — это самое мягкое, что звучало со сцены. Они играли по квартирам в спальных районах, в загаженных подвалах, ангарах, на крышах недостроенных многоэтажек, на сельских стадионах и в бункере экстремистской партии. Дети из хороших семей, запрограмированные на сытую довольную жизнь, они решительно отвергали благополучие, работу и стабильность, что не могло не отразиться на судьбе их проектов. Как и множество других историй родом из девяностых, это рассказ о неиспользованных возможностях — только в случае формейшена ими пренебрегали сознательно. Редкие набеги на звукозаписывающие студии не шибко изменили их стихийный звук. Но неизвестно, что оттолкнуло от этих песен больше людей — огрехи записи или слишком высокие требования к слушателю: от такой же горячей нетерпимости к несовершенствам человеческой природы до необходимости сдать исполнителю экзамен по истории, литературе, кино и прочему миру искусств. Это их неуютная сага, настолько же небезопасная, насколько и события, что происходили вокруг, насколько и тот воздух, которым дышали они все. Без этого воздуха их не понять, и мне показалось важным зафиксировать тот зыбкий ландшафт, на котором расположились форманты и который к сегодняшнему дню изрядно осыпался. Каждый из них нашел свою форму отказа: как декадентствующий лидер «Банды четырех» Сантим, сознательно выступающий перед футбольными фанатами и нацболами, или участники «Лисичкиного хлеба», присоединившиеся к левым активистам, анархоэкологам и позабытым сегодня арт-группам. Усов же забаррикадировался в стеклянном лабиринте своей квартиры, где писались лучшие альбомы «Енотов» и давались концерты для узкого круга избранных, допущенных к культу, — но даже в собственной гостиной вел себя как БГ на рок-фестивале в Тбилиси. Писатель, один из деятельных участников НБП первого призыва, романтичный идеолог анархизма Алексей Цветков так охарактеризовал позицию партийной газеты: «Раз вокруг одно кидалово, “Лимонка” призывала идти в глухое отрицалово». Так и было, но не только «Лимонка» — все герои этой книги нашли модели отрицания по себе.
Легенда — а также, надо признать, отрицаемый Усовым за непозволительную демократичность интернет — в конечном итоге и спасла формейшен от забвения. В этой легенде, как в капсуле, они законсервировали свое послание: устная традиция устойчивее любых документов. Характерно, что большая часть опрошенных услышала о «Енотах» от кого-то — здесь есть момент инициации, неразрывной вплоть до середины нулевых цепочки зараженных. Но я хотел не только воспроизвести легенды групп московского андеграунда (тем более что сделать это лучше, чем в самиздатовских журналах формейшена, вряд ли возможно), но и заглянуть за их край: посмотреть, как создавались эти песни и чем жили их авторы, из чего они исходили и к чему пришли. Хочется верить, что путь этот еще не закончен. Ну да — и еще раз:
Из тех, кто наш был, кто знал и предал,
Что стали старше, никто не ведал,
Стреляли в детство все одногодки
И слово «крепость» — лишь градус водки,
И слово «нежность» звучит печально.
С дороги сбился межзвездный лайнер.
Уже отравлены наши росы,
Да только космос заплел все косы.
Вперед и дальше идут аллеи,
Вы стали старше…
Мы станем злее!
Мы были для них чем-то вроде слезоотвода,
И на этих высотах иллюзиям не хватит кислорода!
https://krot.me/articles/formation#БУ #Усов #еноты #СЕ #андеграунд