
"Господи, да что же это за «национально-освободительная» борьба такая?
Когда число погибших в твоих кадрах начинает переваливать за критическую отметку, в голове как будто щелкает какой-то переключатель, и мозг уже перестает воспринимать страдания. И это у меня, пришлого, чужого человека, практически — наблюдателя на чужой войне. Начинаешь работать как-то отстраненно. И от этого кадры получаются технически достаточно совершенные, но из них уходит что-то неуловимое. А заглянуть в душу местным жителям? Там, мне кажется, откроется такая черная и беспросветная бездна горя и страданий...
Как-то так получается, что все мои маршруты по азербайджанскому «фронту» начинаются и заканчиваются возле агдамской соборной мечети и морга возле нее. Сюда привозят трупы, отсюда машины уезжают за новыми. Со многими водителями я уже познакомился, и они, разгрузив свой страшный груз, подсаживают меня в машину, идущую туда, где стреляют. И я уже спокойно сажусь в транспортное средство, в кузове которого переливаются литры крови, натекшей из ран. Иногда водители, жалея меня, берут в кабину, и я еду в бой в относительном комфорте, и одежду с обувью от чужой крови потом отмывать не приходится".