Вот он разошёлся то

И граф решительно затворил за собой дверь. "Сиди же коли так, черт тебя возьми!"-- злобно подумал он и, захватив в прихожеи шляпу да надежную трость с кастетом, осторожно, чтобы не слышала Ольга, замкнул дверь из кабинета в прихожую, опустил ключ к себе в карман и, рассчитывая вернуться домой минут через десять-пятнадцать, внушительно шепнул человеку:

-- До моего возвращения не выпускать госпожу Ухову из дома ни под каким видом и ни в какие с ней разговоры не вступать. Понимаешь?

Отлично дрессированный, привычный и безмолвный исполнитель приказаний своего барина только поклонился в знак готовности безусловно исполнить его волю.

Затем, приотворив дверь столовой, граф жестом позвал Тамару и осторожно вышел с ней из дома.

-- Я не могу вас принять у себя, -- объяснил он, идя с ней по двору, -- ко мне сейчас приехал из имения один из моих компаньонов и ночует у меня... Он не спит еще... Я не хотел вас компрометировать... В чем дело однако?

Тамара в двух словах рассказала ему все, что произошло после их свидания.

-- Что же теперь делать? -- невольно воскликнул граф, у которого действительно голова пошла наконец кругом от сплетения всех этих неожиданностей. -- Что делать, Тамара?

-- Проводите меня в монастырь, -- решительно предложила она, -- и пойдем сейчас же, пока еще не рассвело. Домой я не вернусь, а другого ничего не остается.

-- Да, вы правы, -- согласился Каржоль. -- Так что ж, я к вашим услугам. Поспешимте.

И, подав Тамаре руку, он быстрыми шагами направился с ней со двора по улице, держа путь к Свято-Троицкой женской обители.

VI. БОЖЬЯ ВОЛЯ

Начинало светать, когда они подошли к монастырским святым воротам, расписанным живописью al fresco, в византийском стиле. Строгие, темноватые лики божьих угодников, иерархов, иноков и страстотерпцев глядели своими нарисованными очами с каменных стен и с обоих широких створ святых ворот на подошедшую к ним в столь необычный час мирскую пару. Каржолю показалось, что эти продолговатые, изможденные образы, в черных схимах, смотрят на него из своих золотых венчиков как-то особенно сурово, словно требуют отчета, так что его даже покоробило немного, и хотя он вообще был человеком без предрассудков и насчет религии вполне беззаботен, тем не менее ему невольно стало как-то неприятно, жутко глядеть на эти лики, и он отвернулся от них в сторону.

Мигающий красноватый свет большой лампады, висевшей пред надвратным образом Святой Троицы, все более утрачивал свою силу, уступая белесоватому, прозрачному свету небосклона, предвестнику скорого восхода. Звезды уже потухли и только одна лишь утренняя звезда ярко сверкала в вышине, как чистая алмазная слезинка.

Каржоль брякнул большим железным кольцом в скобу монастырской калитки, но на этот стук отозвались ему не скоро, так что пришлось постучать посильнее и подольше, во второй и в третии раз, пока наконец не скрипнула дверь подворотной сторожки, и не послышались чьи-то старческие шаги, кряхтенье и зевки, сопровождаемые молитвенным присловьем.

Старик сторож однако отворил не сразу, а сначала облаялся, -- кого-де носит нелегкая по ночам в обитель? Проходи, мол, своей дорогой! -- а затем, в ответ на настойчивую просьбу графа, приступил к долгим, раздумчивым и обстоятельным расспросам, -- кто, мол, стучит, какой человек, из каких он будет, зачем так рано, к кому и для чего и за какой надобностью? Приходи, мол, позднее, как ударят к заутрене, тогда и ворота растворим, а теперь мать-игуменья почивает еще и сестры спят, нельзя отворять-то.

Между тем понятно, насколько была дорога и опасна для Каржоля каждая лишняя минута. "Приходи позднее"... Но куда он денется, где проскитается, пока настанет это "позднее"? Домой вернуться нельзя: там сидит взаперти Ольга, которая теперь, вероятно, рвет и мечет от злости. Бродить по улицам? Но если, как на грех, кто-нибудь встретит или из окна увидит -- сейчас же поднимутся толки, сплетни, всяческая грязь всевозможных догадок и хихиканья, скандал... Нет, это невозможно! Оставаться и ждать у монастыря, пред воротами? Но евреи обыкновенно встают рано; большая часть из них привыкла подниматься с рассветом; какой-нибудь Шмулька, живя по соседству, легко может увидеть и узнать его с Тамарой, и тогда все пропало! Тогда скандал еще хуже, еще неприятнее: ее просто отобьют у него на улице, не дадут и ввести под монастырские ворота... О, тогда подымется целая история, из которой еще черт знает как и выпутаешься!..

-- Я заплачу тебе, голубчик... Возьми пять рублей, только впусти, Бога ради, -- умолял граф и, для наибольшего убеждения несговорчивого сторожа, опустясь на колено, просунул ему в скважину подворотни пятирублевую кредитку.

Вероятно, соблазнясь столь щедрым даянием, тот наконец снял с крючка железный болт, поослабил слегка калиточную цепь и осторожно оглядел в один глаз, кто там просится и много ли их, но убедясь по внешности Каржоля и Тамары, что люди, должно быть, не лихие и что их только двое, уже без недоверия пропустил обоих в калитку.

-- Есть у вас тут какая-нибудь дежурная монахиня, что ли? -- спросил Каржоль.