Часть 2
«Дорогой Андрей Арсеньевич,
Как-то не принято у нас писать незнакомым (или - малознакомым) авторам -
мы, конечно, многое теряем от этой нашей разобщенности.
Не сочтите мой отклик запоздалым - природа Вашего "Зеркала" такова, что
его воспринимаешь не сразу целиком, а понемногу вспоминаешь и "дозреваешь"днями и неделями. (Кстати, пусть Вас не огорчает, не тревожит, если кто-то уходит, не досмотрев, - многие потом признаются, что хотели бы увидеть еще раз, я слышал такие признания.) Вещь получилась необычайно плотная, без пауз, некогда вздохнуть; она тебя сразу, с эпиграфа о мальчике-заике, крепко ввинчивает в кресло и держит под высоким напряжением.
Это очень русский фильм — и значит, не переводимый на иной язык, на иное
мировоззрение, его невозможно пересказать, невозможно сформулировать - формулировке поддается лишь наиболее кричащее: вот, скажем, дорогая мне особенно мысль, что мы тогда себе уготовили чудовищный Архипелаг, когда впервые подняли руку на зверя, когда обманули его доверчивость, предали смерти или мучению. Но и эта идея не головная, а чувственная, ее формулируешь уже задним числом, так как Вы заставляете верить всерьез, что вначале было не слово, вначале было кино.
Это фильм — авторский, фильм Тарковского, а не кого-либо другого, -
больше даже, чем "Иваново детство" или "Рублев" ("Солярис" я, к сожалению, не видел); даже хроника воспринимается так, будто она Вами же и снята. В фильме не-Вашем пушка, сваливающаяся в воду с понтона, выглядела бы потерей "мат-части", у Вас же — получается гибель живого существа, не менее страшная, чем трепыхание раздавленной птицы.
Повторяю, всякий пересказ - беспомощен; в любой кадр столькое вложено
и так прочно сплавлено, что мы б занялись безнадежным делом, пытаясь разъять неразнимаемое, — толкуя, скажем, о сплетении философских магистралей, об особом даре интимности, откровенности или о тех приемах, какими создается загадочное, поражающее нас - да Бог мой, какими приемами выражена смертная тоска бунинского мужика оттого лишь, что "журавли улетели, барин!".
Может статься, Ваша картина стала бы понятнее, физически доступнее ши-
рокому зрителю, будь она чуть стройнее организована, ведь стройность композиции еще никому не навредила, — но, однако, с какой стати мне болеть за другого зрителя, когда я сам полонен, обрадован, наполнен и живу этой картиной, когда она стала моей!
Хочу попросту Вас поздравить и пожелать душевных сил на будущее.
Г. Владимов 9 февраля, 1975
P. S. Извините, что пишу на машинке, почерк корявый. Г. В.»
#мартиролог
