В начале 1960-х годов в советской интеллектуальной среде была популярна мысль, что с помощью кибернетики можно сбалансировать плановую экономику и ускорить экономический рост. (Идея эта не была лишена оснований: позднее, в 1975 году, ленинградский математик Леонид Канторович получил Нобелевскую премию по экономике за свои работы, посвященные оптимальному распределению ресурсов.)
Тогда же в Москве основали Центральный экономико-математический институт, который должен был внедрять компьютерные вычисления в жизнь, а для занимающих много места ламповых компьютеров архитектор Леонид Павлов стал проектировать отдельные здания. Павлов создал целую серию вычислительных центров, самый известный из них — как раз
ЦЭМИ на «Профсоюзной» с лентой Мёбиуса на фасаде. Архитектор предложил составить здание из двух пластин: стеклянная, с просторными залами и высокими этажами — для ламповых компьютеров, массивная, с кабинетами — для людей.
Из-за проблем с бюджетом и материалами строительство института растянулось на дюжину лет: начинали его во время косыгинских реформ, заканчивали в глухой застой, в 1978 году. А когда институт кое-как достроили, оказалось, что здание, конечно, очень красивое, но абсолютно не функциональное. Во-первых, Павлов был идеалистом и считал, что математики будут обсуждать классные идеи в условном слэке, а потому забил на общественные зоны внутри института. Во-вторых, еще в 1968 году запустили в производство БЭСМ-6, первый советский суперкомпьютер на полупроводниковых транзисторах. Компьютеры стремительно уменьшались в размерах, а здание устаревало быстрее, чем его успевали строить.
Раньше я бы написал, что это история о советской уловке-22: чтобы сделать плановую экономику эффективнее, нужно построить научный институт, однако экономика настолько неэффективна, что даже институт нормально не построить. А теперь мне кажется, что эта история о другом: даже если ты живой гений, все равно нужно проверять свои гипотезы.
