Тамара взяла его руку и глянула ему прямо в глаза.

-- Мне трудно было решиться, -- сказала она, к удивлению его, серьезно твердым и убежденным тоном. -- Да, крайне трудно и тяжело. Но раз, что я решилась -- это у меня уже бесповоротно. Никаким сомнениям нет более места. Можете твердо верить этому.

Он порывисто привлек ее к себе и радостно стал осыпать своими страстными поцелуями ее лоб, глаза и щеки. Но девушка высвободилась из его объятий и мягко, но решительно отстранила от себя рукой его лицо.

-- Нет... нет... этого не надо... не надо, -- прошептала она с мольбой и болью в голосе.

Он как бы опомнился и, стараясь овладеть самим собою, провел себе по лбу ладонью.

-- Простите этот невольный порыв! -- со вздохом сказал он, смущенно глядя в землю, -- но вы видите, что он искренен. Он только доказывает как безумно люблю я вас, какое счастье подарили вы мне как воскресили меня, одним лишь своим словом, своим да, Тамара!.. Итак, это бесповоротно?

-- Я уже сказала, -- подтвердила девушка.

-- В таком случае вот что: надо условиться, -- предложил он, -- в течение недели едва ли нам придется свидеться иначе как только в обществе, при посторонних; поэтому уговоримся теперь же. Я завтра же пойду к игуменье и, конечно, под строжайшей тайной предупрежу ее о вашем желании, разумеется, не называя имени, -- а она уже в течение этих дней успеет приготовить все к вашему приему. Уйти из дома, -- продолжал он, -- мне кажется, всего удобнее будет вам в шабаш, в пятницу, в такое время как вот теперь; по крайней мере, вы не рискуете встретиться на улице ни с одним евреем. Я явлюсь сюда, а моя карета будет ожидать нас в вашем глухом переулке, и я отвезу вас прямо к Серафиме. Согласны?

-- Я свое уже сказала; теперь -- ваше дело и ваша воля, -- проговорила девушка, подымаясь со скамейки.

-- Стало быть в пятницу ночью? Так? Решено?

-- Когда хотите. Я исполню все, что вы скажете. Однако пора уже... Простимся, -- добавила она, протягивая ему руку, к которой тот прильнул горячим, долгим поцелуем, и они вышли из беседки.

Задний конец сада выходил на глухой, безлюдный переулок, где не было ничего, кроме покосившихся ветхих заборов да убогих плетней, окаймленных изобильными зарослями бурьяна, будягов, лопушника и крапивы. На этот переулок, нестерпимо пыльный в ведро и до невылазности грязный в ненастье, выходили с обеих сторон только окраины садов да задворки и огороды каких-то убогих мещанских мазанок и домишек. Там и днем-то за редкость было повстречать человека, а по ночам даже и собаки не лаяли.

Тамара проводила своего спутника до калитки, проделанной в заборе и, простясь задвинула вслед за ним железную замычку, которая была сегодня пред шабашем осторожно отомкнута ее же предусмотрительною рукой.

Оставшись одна, девушка с минуту еще простояла в раздумье у забора, прислушиваясь к слабому шелесту удалявшихся шагов ее друга, и затем вышла из бурьяна на дорожку, направляясь к дому.

IV. ТЕПЕРЬ ИЛИ НИКОГДА

Она шла под темным, почти сплошным навесом ветвей старорослых лип и грабов и уже почти поравнялась со своей заветной беседкой, как вдруг навстречу ей из-за ближайшего куста выступила и стала поперек пути чья-то мужская фигура.

Тамара в испуге отшатнулась назад.

-- Не пугайтесь, фрейлен, это я, -- не без иронии предупредил ее мужской голос, по звуку которого она узнала Айзика Шацкера.

-- Что вы здесь делаете, бохер? -- взволнованно спросила она, чуя упавшим сердцем что-то недоброе.

-- То же, что и вы, фрейлен, -- насмешливо ответил гимназист, -- вероятно, подобно вам, наслаждаюсь поэзией ночи. Но мне-то оно сподручнее сползти сюда с сеновала, -- продолжал он, -- а вот вы, скажите, какими путями попали сюда? Конечно, не в дверь, а через окошко?