Наркотики и Арктика
И вновь о вчерашней теме.
На самом деле, масштаб наркотизации населения Арктики — не только в России, но и вообще — это черный ящик. Нормальной статистики нет нигде (что в общем-то понятно — наркобароны не торопятся публиковать статистику продаж), но вот что есть — так это понимание того, что проблема налицо, ну и более-менее (скорее, менее) близкие к реальности оценки и прикидки. С алкоголем и табакокурением в плане наличных данных намного проще, но это, также будучи важной северной проблемой, все же не то.
Источники происхождения наркотических веществ, поступающих в АЗРФ, разнятся в зависимости от региона. Но грубо говоря, работает такое правило: если субъект в западной части Заполярья, то запрещенные вещества будут поступать в него через Ленобласть и, в меньшей степени, Карелию, если в зауральской — то через граничащие с Китаем территории.
Тому имеются объективные причины. Как правило, именно в пограничных субъектах, лежащих на основных маршрутах поставок наркотических веществ и, главное, их прекурсоров в Россию, и располагаются основные оптовые лаборатории, поставки из которых расползаются далее по стране. Соответственно, крупными «нарко-хабами» являются уже упомянутые ЛО и Карелия, области, граничащие с Казахстаном, а также Хабаровский край и Приморье.
Последнее, представленное преимущественно Комсомольском-на-Амуре и его окрестностями, является одним из основных моторов наркопреступности в восточной части России. Дело в том, что КНР изготавливает практически все реактивы для синтетических наркотиков, и при этом по факту является основным их мировым поставщиком (такая вот «ответочка» остальному миру за опиум и одноименные войны), поэтому важные узлы наркотической логистики в РФ лежат «напротив» через границу.
Насколько остро стоит проблема на наших Северах? Вопрос открытый. С одной стороны, есть общие тренды. И они таковы: наркотизация расползается по всей глобальной Арктике независимо от страны. Повышается транспортная доступность, совершенствуются почтовые и доставочные сервисы, растет телекоммуникационное покрытие, а с диджитализацией и улучшением банковского обслуживания упрощаются денежные транзакции. Соответственно, инфраструктура под это дело развивается, а при этом растет и спрос, подогреваемый масс-культурой и наркобизнесом, который очень неплохо умеет в рекламу. Деньги на Северах у людей водятся, поэтому желание «поработать» в Арктике у наркоторговцев только крепнет.
С другой стороны, наши Севера консервативны, особенно в своей негородской части. Эта консервативность, будучи помноженной на наши арктические расстояния, служит немалым барьером на пути наркотрафика. Но по городам ситуация другая: сочетание денег, транспортной доступности, широтно-климатической депрессивности и масс-культурных привычек работает так же, как и везде, толкая трафик на подъем.
Крупным рассадником и одновременно мощным фактором наркотизации северных регионов служат вахтовые поселки. Там, где они есть — есть и спрос, и растущее предложение, которое, по закону рынка, всегда стремится выйти на более широкий простор. Это очень хорошо иллюстрирует кейс ЯНАО, который, как всегда, задает тон в АЗРФ в любом премиум-сегменте. Кстати, поэтому борьба с наркотрафиком на Севере — это еще и регулирование трудовой миграции, ее более плотный контроль и ответственный менеджмент.
В целом, эта тема просто фантастически недоисследована. Проблема существует, но о ней молчат. А ведь у нас Арктика это стратегический приоритет; важной и многократно поставленной на самом высоком уровне задачей является обеспечение высокого качества жизни, а стало быть — здоровья и долголетия северян. Но как бороться с проблемой, плохо представляя себе даже ее масштаб?
