Verso зачем-то перевели на английский небольшое интервью, которое дала Джудит Батлер для «Юманите». А мы зачем-то перевели его для нашего телеграм-канала:
— Как вы считаете, акция #metoo что-то изменила?
— Акция #metoo внесла важный вклад в то, что гораздо более широкий круг людей смог заметить существование систематического сексуального принуждения по отношению к женщинам. Что это не просто набор случаев, акция как раз показывает, что подобное поведение является нормой. К тому же эта акция важна еще и тем, что женщины испытывают зачастую стыд, пережив сексуальное насилие. Так что они продолжают молчать, а скрытое сексуальное насилие продолжается. Наконец-то многие люди* поверили феминисткам, что подобное поведение остается повсеместным, и наконец-то поняли, что это такой статус-кво. Попытки представить жалующихся женщин истеричками уже не особенно приветствуются. И возможно, в будущем им будут доверять все меньше.
— После женского марша после выборов Дональда Трампа в Соединенных Штатах феминистское движение оказалось главным, кто бросил вызов патриархальной, консервативной и неолиберальной системе. Считаете ли вы, что феминизм стал представителем нового «пролетариата», в смысле Маркса, «класса», чей интерес заключается в свержении установленного порядка?
— Нет, я не думаю, что женщины — новый пролетариат, хотя рабочие и бедные женщины всегда были частью этого класса. Действительно, невозможно размышлять о классе, не задумываясь о непропорциональных способах, которыми женщины страдают как от нищеты, так и от неграмотности. Точно так же нельзя размышлять о категории женщин, не думая о классе. Эти категории уже являются частью друг друга, а не отдельными линиями властных отношений. Конечно, теоретики классовой борьбы не всегда обращали внимание на женщин, а феминистки иногда фокусировались на патриархате, исключая класс. Но нам нужны более широкие описания, чем те, что могут предложить эти подходы. Если мы спросим, как класс существует как гендер? Или как раса существует как класс? Мы тут же видим, как текстура новой реальности может появляться в наших способах ее представления, что делает наш политический анализ более ярким и убедительным. Некоторые называют это интерсекционализмом.
— Есть ли путь от критики власти мужчин и капитала к предложению политических альтернатив? Как возможен единый политический проект?
— Это столь же важно, как осмыслить понятие Бурдье о мужском господстве в контексте продолжающейся капиталистической эксплуатации и отчуждения, но это не единственные два способа реализации власти. Не ясно, к примеру, является ли неолиберализм тем же самым, что и капитализм или это другой способ осуществления господства? Далее, дискриминация по гендерному статусу не всегда является дискриминацией женщин. Многие люди, кто не вписывается в мужские или женские стандарты, также подвергаются насилию и дискриминации, так что гендерная дискриминация не может быть описана в терминах исключительно мужской власти. Ну, а дискриминация по расовым или гендерным признакам, религиозным убеждениям, дискриминация иммигрантов — это атмосфера, в которую нас погружает реакционная политика. Я считаю, что нет такой задачи искать некую объединяющую платформу, но есть задача искать способы мыслить вместе. Это должен быть широкий и все более расширяющийся альянс борьбы за более радикальные формы демократии. Если и возможен некий общий политический проект, то его надо искать в таком сообществе, в котором объединяются, чтобы бороться с новыми формами авторитаризма и фашизма — женщины и их союзники без сомнения будут в первых рядах такой борьбы, но точно так же там будут и квиры, и трансы, нелегалы, и те, кто не в состоянии свести концы с концами. Если мы знаем, против чего мы сражаемся, и какой мир мы хотим построить, то мы всегда найдем что-то общее.
https://clck.ru/D8Wss* Марта Нюссбаум спросила бы: кто эти «многие люди» — исключенные из сексуальной борьбы? Каков их «перформативный» статус?
