Хочется всё же объяснить, почему от этой придумки росийских прокатчиков у меня бомбит сильнее, чем от многих других.
Для начала дисклеймер: я понимаю логику прокатчиков. Да, имя Мэри Шелли знакомо едва ли половине кинозрителей — оно явно само себя не продаст. С другой стороны, «Красавица и чудовище» только в России собрала пятнадцать миллионов долларов — и вот вам игра слов (а также, кажется, намёк на то, что Перси Биши Шелли был не самым приятным типом).
То есть логика-то понятна. Но то, что получилось, не просто нелепо, но дурновкусно и даже слегка оскорбительно.
Дело-то даже не в сомнительности каламбура и не в паническом страхе перед тем, что а вдруг зритель не поймёт. Самая фигня — это вот эта вот «красавица». Типа — глядите-ка, эта милашка ещё и писала!
Алё, Мэри Шелли — одна из создателей самого жанра фантастики; она придумала гениальную метафору, без которой не было бы ни «Собачьего сердца», ни «Электроовец».
На дворе 1818 год, русская литература в пелёнках: Тургенев только родился, Пушкин едва принялся за «Руслана и Людмилу» — а Мэри уже пишет многосоставный роман с матрёшечным повествованием и несколькими рассказчиками один другого ненадёжнее, который и сегодня читается на ура.
Кроме «Франкенштейна» у неё, конечно, никто ничего не читает — ну и зря; есть, например, на полторы сотни лет опередивший время апокалиптический триллер «Последний человек», и трэвелог «История шестинедельной поездки».
Ну и сама жизнь, конечно, круче любого романа. Кто учился читать по надписям на мамином надгробии? Кто с четырнадцати лет самостоятельно путешествовал по Британии? Кто тусил и соревновался в придумывании историй с лордом Байроном — и влёгкую побеждал живого классика? Конечно, Мэри.
Разумеется, Шелли была красавицей (поищите её портреты в юности), как и играющая её Эль Фаннинг, кто спорит. Но любим-то мы её не за это.
