Для екатеринбуржцев день все-таки исторический, поэтому хочется как-то зафиксировать свои личные ощущения по поводу Башни.
Основная эмоция, которая заполняет, — это «жаль». Жаль Башню. Эта эмоция сильнее рациональных аргументов за и против сноса; она сильнее собственных попыток разобраться и понять, так ли нужна городу старая недостроенная башня? Эмоция эта естественна: когда нечто огромное, основательное, двухсотметровое, находится рядом с тобой буквально всю жизнь (Башня простояла около 30 лет — большинство из нас и не помнят, каким город был без нее), начинаешь воспринимать это как неотъемлемую часть мира. А такое всегда больно терять. Это привязанность, которая работает на биологическом уровне: наши нейронные связи тут так прочны, что разрывать их ужасно тяжело.
Я помню старую рекламу Ikea, ролик снятый Спайком Джонзом и когда-то ставший победителем «Каннских львов» (
https://www.youtube.com/watch?v=dBqhIVyfsRg). Семья выбрасывает старую настольную лампу на улицу, к мусорным бакам, заменив ее более современной. Мы смотрим на мир глазами этой старой лампы — ее поливает дождь, она никому не нужна, и она видит, как семья наслаждается теплом и уютом вместе с новым светильником. Нам чертовски жаль лампу. «Вы спятили? У лампы нет чувств. Новое — лучше», — говорит слегка рассерженный человек в кадре. Ikea. В последние месяцы, недели, дни, часы и особенно в последние минуты перед взрывом мы испытывали к Башне то же самое — одушевляли неодушевленный предмет, жалели бетонную конструкцию, наделяли ее человеческими чертами. И как бы настойчиво разум ни повторял, что у Башни нет чувств, эмоцию эту не перебить. После взрыва многие горожане почувствовали, будто выгнали из дома старую бесполезную родственницу — будто предали кого-то, нуждавшегося в нашей заботе, пусть это и звучит совершенным безумием.
Характерно, что люди, недавно приехавшие в Екатеринбург, по моим ощущениям, Башню жалеют меньше — они, не имея многолетней эмоциональной привязанности, начинают рассуждать о ней в логических категориях. И тут все как раз не так очевидно. Доказывание необходимости существования нефункциональной 220-метровой конструкции в центре города возможно, но сопряжено с известными сложностями. Можно приводить аргументы за и против, уходить в область урбанистики и архитектуры, — но это уже будет спор, имеющий отношение к ratio. А чувственное, иррациональное в ситуации с Башней мне кажется более важным, чем рациональное.
Проблема Башни еще и в том, что она была уникальным символом именно из-за своей незаконченности. Действующих телевизионных башен по всему миру пруд пруди, а вот брошенная, пустая, бесполезная — такая была только у нас. Этим Башня была по-своему прекрасна — и не уверен, что она сохранила бы свое очарование, если бы ее все же попытались завершить или реконструировать в том или ином виде. Начатая в конце советского периода и брошенная сразу после развала СССР, Башня в определенном смысле была символом безвременья, растянувшейся на десятилетия неопределенности — и ее разрушение как бы положило конец этому подвешенному состоянию. Но почему-то эта перемена не приносит облегчения — напротив, рассеивая туман, она словно бы лишает нас и смутных надежд.
Конечно, город повздыхает и будет жить дальше. Будут и новые символы. Будут и другие потери. А Башня останется в нашей памяти как нечто странное, нелепое, абсурдное — и нежно любимое. То, что мы по-настоящему оценили, лишь потеряв.
